Гусаров вникал в сумасшедшую логику ее построений, и постепенно эта логика переставала казаться ему сумасшедшей. Он вспоминал свою юность, свою любовь и с горькой усмешкой говорил себе, что обмелела та река, куда ему хочется окунуться во второй раз. Отгремел праздник на его улице.
Тогда он не знал еще, что, может быть, именно у него-то и есть возможность войти в ту реку, второй раз услышать праздничный салют. Он еще не знал о силе пера и бумаги.
Чуть позже он сообразил о возможности возврата в прошлое. Задумал ту единственную, любимую вещь, которая не дописана и сейчас. Не потому не дописана, что остыл он к ней или лень обуяла, а потому, что жалко выпустить из рук. И камертоном к этой повести была любовная история Женьки Лохматой. И это еще не все…
* * *
И это еще не все, чем одарила его юная Лохматая. Грубо говоря, она была интересна ему и как литературный персонаж.
Есть такие люди — вокруг них всегда смерчем кружатся события и сюжеты. Причем самые неожиданные. (Кстати, к этому же типу принадлежал и Новоселов.)
Женька всегда была естественна, но именно потому попадала в самые дикие, неестественные истории. Вряд ли она хоть раз в жизни без приключений сходила в булочную. Что-нибудь ей да подворачивалось: доброе или злое, красивое или безобразное. Простое шатание с ней по городу выглядело в итоге как разведка боем. То она влезала в драку, увидев, что двое напали на одного, и тем самым чинила препятствия двум оперативникам, задерживающим вооруженного преступника. Потом ее, естественно, вместе с преступником тащили в отделение и долго выясняли ее с ним связь. А то она однажды вдруг оказалась в комнате, обращенной в террариум, где жили четыре кобры.
Гусаров, сам любивший приврать, долго не верил Женькиным историям, пока несколько раз не оказался их свидетелем.
— Ну, она проводницей работает. В Среднюю Азию ездит часто. Кобр кормит раз в неделю. Они больше и не нуждаются. Спят. А она их любит. Она змеелюбка такая, знаешь? И вот тогда она выпила как раз и попросила меня проводить ее до дому. С человеком захотела поговорить. А то все кобры да кобры. Я и пошла с ней. А она взяла и уснула. А кобры проснулись, наоборот. Расползлись по комнате, спутались и шуршат, шуршат. Я два часа не шевелясь простояла, вот!
Вот потому дороги были Гусарову эти совместные прогулки и сама Женька была ему дорога. Настолько дорога, что он даже счел необходимым познакомить ее с Натальей, женой.
— Одень ты ее как-нибудь поприличнее, — загодя предупредил он Наталью.
