Сурков вдруг изменился в лице, стал оправдываться:
— Но как я мог тогда добиваться? Сам подумай, такая разница в возрасте…
— Баба ты, что ли, на разницу эту глядеть? Был момент, когда бы она пошла за тебя, мало того, полюбила бы еще. Она тогда была способна полюбить кого угодно.
— И не только в возрасте дело. Ты же знаешь, какая она была: сейчас так, через пять минут иначе. Не вышло бы ничего. Да и вообще, о чем мы? Любовь… Есть ли она, любовь?
— Для таких, как ты, — нет. Вы не верите в нее, не несете ее в себе и, в итоге, не вызываете ее к себе. Вас женщина может только по ошибке полюбить, сгоряча. Разберется — плюнет.
Сурков совсем помрачнел. Гусаров обругал себя за жестокость. Он-то знал, что Сурков кое-чего стоит, не пустопорожний нынешний мужичонка, которых так много. Он знал, что Сурков хороший следователь. Умный, тонкий, мужественный и даже милосердный. Это было не только личное ощущение Гусарова, он говорил о Суркове с другими следователями, с кем столкнулся по работе над одним из романов. Просто в частной жизни Сурков не давал себе труда подумать, как он думал по долгу службы. Отчего это происходило? Иногда Гусаров думал, что житейская инфантильность Суркова произошла потому, что когда-то он пренебрег одним из элементарных человеческих долгов — не женился. Гусаров одергивал себя: сам попал в яму и другому желаю. Сурков оказался умней тебя, вот ты ему и завидуешь. Ну и пусть брак — яма и ловушка, однако именно брак делает мужчину взрослее. Потому не стоит пинать младенца Суркова.
— Ладно, — сказал Гусаров. — Я ведь не только о тебе. Я и сам такой. Вернемся к нашим баранам. Что за «Львиная доля», почему, кто, как?
— Мне кажется, мы все знаем, — задумчиво сказал Сурков. — Знаем, знаем. Слишком много выдано в этом романе. Надо подумать. Поискать. Почитать внимательно. А главное — вспомнить, понимаешь? Он сам дал в романе несколько эпизодов, надо порыться в них. И ты уж звони. Заходи. Я теперь почти не езжу в командировки, так что теперь большого перерыва во встречах не жди. Вспомним. Как жили, что пели, с кем пили вино…
Гусаров уже уходил, когда Сурков окликнул его.
— Да, кстати… Ты мне Женькиного нового телефона не дашь?
— А, пробрало!
— Да нет, я так… Вряд ли позвоню. Побаиваюсь я ее. Она какая-то… нескромная стала и пишет вызывающе.
— Скромности от своей секретарши требуй, да и то только на работе. И вообще, что такое, по-твоему, скромность? Надо новый словарь сочинять. Чтоб дураков не путали с чудаками!
