— Ну, это дело понятное, — поспешил согласиться с политкомом Слива и добавил: — Продолжайте вашу грамматику.
— Продолжаю. Значит, тут на сцене пошло такое, что аж неловко было смотреть. Вышли девки в коротеньких юбочках, не юбки, а одна видимость, и давай шуровать. Правда, под юбочками у них трико.
— Это по-грамотному так называется? — прыснул Слива.
— Ну и бессовестный ты, Слива. Трико — это такие чулки, и не то что до колен или до пояса, а до самых плеч.
— Ну, это другой антрацит, — рассмеялись дружно кавалеристы.
— Так вот смотрим мы на их бессовестные танцы, а тут ввалилась компания офицеров, в чинах. Ниже капитана ни одного. А с ними такая пышная барыня. И кто, ребята, думаете? Эта самая баба наштадива. Платье на ней шик, а вырез от шеи вниз на целую четверть. Я уже выпил подходященько. Думаю, покажу я вашим благородиям и себя. Снял бушлат, остался в одной тельняшке. Тут господа как зашумят: «Безобразие, позор, срамота!» А я им на весь зал: «Ваша мадам оголилась на все сто, а я только лишь до верхних ребер. Кто из нас больше срамник?» Но тут пошла буза на весь «Буфф». Те девки, что в трико, попрятались. Офицеры скрутили мне руки, тогда еще они имели силу. А мой дружок подошел к той барыне, ткнул ей пальцем в вырез и кроет: «Не знаю, что у тебя в трюме, а палуба у тебя ничего». Ну, нас как миленьких и выставили. С официантом расплатились на пороге. И больше мы туда ни ногой.
— А как зараз? — спросил Слива. — Познала она вас?
— Кто ее, окаянную, поймет? А я ее сразу определил, как только она выгрузилась из тачанки. Уж больно у нее икона приметная…
Булат нагнал комиссара дивизии в поле за Казачком.
Боровой удивился, что вместо Медуна, как они условились с начальницей политотдела Коваль, явился лектор дивизионной политшколы. Узнав, что Медун, объевшись какой-то зеленью, заболел, комиссар приказал Алексею ехать рядом с собой.
Секретарь Киевского горкома партии, сменивший косоворотку на подпоясанную широким ремнем защитную гимнастерку, в военной фуражке вместо кепки, стал неузнаваем. Но по его неуклюжей посадке в седле сразу угадывался горожанин, никогда не имевший дела с конем.
Боровой рассказывал Алексею о безобразиях Каракуты — командира 2-го кавалерийского дивизиона. Эту часть кое-кто называл еще по-старому — Чертовым полком. Каракута продолжал своевольничать. Не принял направленного к нему в строй бывшего офицера Ромашку. Накануне почему-то не занял боевого участка, указанного ему начальником дивизии.
