Сверлящим взглядом он впился в лица колхозниц.
— Выступает товарищ Франк — представитель революционного рабочего класса Германии! — объявил Гончаров.
Франк говорил не спеша, внятно. Впечатляюще рисовал картины бесправия, угнетения и голода, царящие в Германии. Многие зашмыгали носами. Развязывали узлы платков и концами вытирали набегавшие слезы.
Франк замолчал. Сел. Задумался.
В избе — немая тишина.
И вдруг крик:
— Бабы! Опамятуйтесь!
И уже голоса вперемешку, один громче другого:
— Совесть замучает, бабы!
— Я кажу, игде мой идол хлеб заховал!
— Открывай, бабоньки, ямы, — и вся обедня!
Очнувшиеся, всполошенные женщины выбежали на улицу, рассыпались по дворам.
Котов и Гончаров разбили комсомольцев на три звена.
— Взять лопаты, топоры, ломы! — приказал Гончаров. — Выгнать все телеги с конного двора!
С первым звеном комсомольцев пошел по дворам Гончаров, со вторым — Прудковский и Франк, с третьим — Котов и я. К нам по доброй воле присоединились четыре колхозницы: участок третьего звена был не из легких.
Мы вошли в обширный двор кулака Рыжего, что горланил на собрании. Ничего себе «обзаведенье»: конюшня (пустая, лошадей увели на колхозный двор), амбар бревенчатый, кирпичный сарай… Рыжий стоял на крылечке. Зло бурчал под нос. Волосы на голове вздыбились. Задыхался от ненависти.
— Где же тайник? — вслух подумал я.
— В сарай ступайте, — шепнула вполголоса женщина в старой плюшевой кофте.
Только мы подошли к дверям сарая, Рыжий рявкнул:
— Стой! — и бабахнул из обреза.
Котов ухватился за плечо:
— У-у-у… сволочь!
— Котыч! — Я бросился к нему. — Ты ранен?
Лицо у него белее снега.
— Кажется, задело… Ловите мерзавца! — крикнул он комсомольцам.
А те уже нагнали убегавшего Рыжего. Он отбивался, глаза выкатились, хрипел:
— Анчихристы!.. Кишь, сволочата!..
Его придавили к земле.
— Вре-ошь, не убежишь!
Женщины заметались по двору, кричали:
— Ах ты, сатана!
— Чтоб тебя, изверга, разорвало на части!
Они кинулись к комсомольцам, чтобы помочь справиться с барахтавшимся на земле Рыжим.
— Всю жисть нас в разор вгонял, теперь сам на дно спущайся!
Прибежал Гончаров.
— Что за стрельба? Увидел. Затрясся от гнева.
— Гадина… В арестантскую его!
Он стащил с Котова пальто, засучил ему рукав.
— Царапнуло… — Котов морщился от боли.
— Пуля вон куда ушла! — Я указал на продырявленную стенку сарая.
— Царапнуло-то царапнуло… — осматривая воспаленное предплечье Котова, сказал Гончаров. — Да малость и ковырнуло!.. Вот так не больно?.. Нет?.. Кость цела! Сейчас же в приемный покой! За углом тут…
