И кузнец сжал черные от огня пальцы.
В чистой комнате хозяйка приготовила три сенника, покрыла их холстиной, взбила пуховые подушки в красных ситцевых наволочках.
— Отдыхайте, гостюшки, отдыхайте! — пропела она.
Калишкин ушел мыть машину. Кузнец — за ним: помочь надо. А мы — на боковую.
В сенцах шуршали куры. В стряпной Марфа месила тесто, возилась у печки. Швер лежал на спине, покашливал, тер лоб, словно отгонял беспокойные мысли.
— Не спишь, Александр Владимирович?
— Блохи, что ли, кусают, не пойму!
— Я не чувствую… Знаешь, мне Клава сказала…
— Что она сказала? — Швер встревоженно приподнялся.
— То, о чем ты молчишь, засекречиваешь…
— Никого это не касается! — Он снова вытянулся на спине.
— Все должны знать!
— Никто не должен знать!
— А я вот узнал!
— Ну и молчи!
— Не понимаю… Ты должен гордиться!
— Гордиться?.. Я мучаюсь! Не знаю, что со мной… Нахлынуло, затопило… точно вешняя вода… Говорят, в большой любви и большие муки.
Тут же я приподнялся с тюфяка.
— В какой… любви? О чем ты?
Оба сообразили, что говорим о разных вещах.
Я прикинулся, будто не понял невольного признания, и продолжал свою мысль:
— Клава сказала, что ты в восемнадцатом году помогал Варейкису ликвидировать контрреволюционный заговор в Симбирске, правда?
— Было такое дело… Иосиф Михайлович возглавлял тогда Симбирский губисполком, а я редактировал «Известия Симбирского Совета».
— Сколько же тебе было лет?
— Хм, сколько!.. Уже носил студенческую тужурку… Так вот, в те июльские дни к городу подкатывались белогвардейцы и командующий Восточным фронтом Муравьев решил поднять мятеж в расчете на поддержку белых, взять власть в свои руки, учредить некую «Поволжскую независимую республику» и стать ее премьер-министром — ни больше ни меньше!
— Калифом на час?
— В ту пору этих калифов не сосчитать было!.. Изменник Муравьев, казалось ему, все предусмотрел: расставил на перекрестках главных улиц пулеметы, захватил почту и телеграф, посадил в тюрьму командующего Первой армией Тухачевского, а потом заявился в губисполком, к Варейкису, и с издевкой предложил ему портфель в «правительстве его превосходительства Муравьева». Ты понимаешь, конечно, что это был чисто дипломатический ход, вызов, так сказать, на дуэль, чтобы тут же, а кабинете, покончить с «мальчишкой в комиссарской кожанке» — так аттестовал Муравьев моложавого председателя губисполкома.
— А большевики знали о затеянном мятеже?
— Отлично знали! Мы привели в боевую готовность свои вооруженные силы. Муравьев этого не пронюхал, думал, что все ключевые позиции в его руках. На всякий случай, придя в губисполком, он поставил за дверями кабинета своих молодчиков. Варейкис в ответ на «портфель» заявил: «Мы революцию на чечевичную похлебку не меняем! Ни с места! Вы арестованы, Муравьев!» Тогда тот кликнул своих контриков. А в дверях — кожанки, одни комиссарские кожанки!
