— Что — выйдет… Да вы о чем? Вы были или не были в Верхней Грайворонке?
— Был, был! — спохватился я. («Чуть впросак не попал!»)
— Так вот я и говорю: не получилось у них. Ни угрозы, ни набат не помогли. Сам народ не допустил!.. По заслугам дали и Найденовым и Зайцевым… этим дворянским последышам! — энергично произнес Варейкис.
«Вот и заголовок!» — подумал я.
В узком тамбуре подъезда на меня надвинулась круглая котиковая шапка и роговые очки: наш ученый-журналист Ильинский, ярый патриот Курской магнитной аномалии. Попробуйте упомянуть о ней — заговорит! В такие минуты у него даже исчезают на лице лучинки морщин.
— Здравствуйте, Лев Яковлевич!.. Из Курска?
— Только что с поезда! — Он, точно клещами, вцепился в пуговицу на моем пальто. — Представляешь, в Салтыковском магнитном хребте, если копнуть метров, скажем, на сто, — руда! Самая настоящая руда. Без дураков!.. Образчики — вот! — Ильинский потряс тяжелым фанерным баулом. — Бить надо во все колокола! Бурить, и бурить! Ты не поверишь: толщина железистых кварцитов достигает — мама моя!.. — тысячи метров!
— Верю, верю!..
Я выскочил на улицу, пробежал несколько шагов и вломился в переполненный трамвайный вагон.
Утром на столе у Князева лежал мой очерк «Месть дворянских последышей».
— Теперь — заметано! — сказал он. (Владимир Иванович — заядлый преферансист и любит карточные термины.) — И заголовок на месте. И написано на нерве.
— Спасибо! («Фу, камень с души».)
Я метнулся к двери.
— Погоди!.. Вечно летишь куда-то!
— Репортерская привычка.
— С завтрашнего дня ты уже не репортер.
— То есть… как?!
— Будешь в промышленном отделе, замом. Котыч настоял. Терентьев возражал, но Швер и я благословили.
(«Котыч, друг мой!.. Так вот о чем он вчера заикнулся!»)
— Я ведь, Владимир Иванович, не экономист и не производственник…
— Ничего! Настоящий журналист все должен уметь… Чтобы человека научить плавать, его обычно бросают в речку! — Князев засмеялся.
— А если утону?
— Вытащим и похороним!
III
Наступила новая полоса в моей редакционной работе. Котов был доволен, улыбался.
— А не превращусь ли я в твоем отделе, Котыч, в «мороженого судака», как называет дядюшка Гиляй[2] комнатных журналистов.
— Какой «комнатный»?! Да у нас широчайшее поле работы: заводы, стройки, транспорт!.. Гм, «мороженый судак», скажет же!.. Ты можешь поднимать, понимаешь, вопросы все-со-юзно-го значения. Будешь и очерки писать и фельетоны. О, чуть не забыл!.. Звонил изобретатель Самбуров, из Отрожек. У него какое-то горящее дело. Я сказал, чтоб обратился к тебе. В три часа придет. Разберись и, если дело стоящее — бросайся в бой!
