— Вылазьте! СХИ! — выкрикнула кондукторша. — Обратно не пойдет.
— А мне надо обратно!
— Дожидайтесь следующего… Кататься вздумал! — с усмешкой буркнула она, выходя из вагона.
Пришлось укрыться под навесом трамвайного павильона.
Моросил дождик. Свистел, обжигая лицо, ветер. Из темноты выглядывали оголенные деревья. Вдали, на перекрестке двух аллей, горел фонарь. Я пригляделся и в бледной полосе света увидел Чижевского. Пошел к нему.
— Здравствуйте, Александр Леонидович!
— Батеньки мои!.. Откуда?.. Добрый вечер!
— Ветром занесло…
— Шалун ветер!.. Ну как, отдохнули после пробега?
— А я не устал. Пишу сейчас повесть… Почему блуждаете в такую погоду?
— Любуюсь мирозданием, вдохновляюсь!.. Откровенно говоря, гадко на душе. Ой как гадко!
Он тряхнул волосами, мокрыми от дождевых капель.
— Опять что-нибудь Завадовский?
— Кто же еще! — с горечью воскликнул Александр Леонидович. — По его подсказке в издательство поступило требование Наркомзема не печатать второго тома моих трудов. А мы уже часть гранок получили. И все застопорилось, все!
— Так надо немедленно поставить в известность обком, Швера! Все будет восстановлено!..
— Спасибо, но вы альтруист, дорогой мой! Не могут же в обкоме и в «Коммуне» все время заниматься моей персоной.
— Могут и будут!
— Дай-то бог!.. Сегодня получил письмо из Казани от врача-бактериолога Вельховера. Он пишет, что его систематические наблюдения над дифтерией полностью доказали верность моей гипотезы о влиянии солнечной радиации на микроорганизмы и что мой принцип зеркальности, полученный статистически, подтвердился у него под микроскопом.
— Замечательно! Смотрите, какие у вас сторонники!
— Вельховер не одинок. Аналогичные сообщения я получал от доктора Сарду из Ниццы, от профессора Глейсмана из Берлина, от моих знаменитых соотечественников, ныне покойных Владимира Михайловича Бехтерева и Даниила Кирилловича Заболотного.
— Вы же отстаиваете истину!
— За истину можно и жизнь отдать, — промолвил Чижевский.
Мы шли сквозь моросящую тьму, по размытой дождем аллее. Ветер срывал с деревьев листья, и они падали к нашим ногам, как последние приветы озябших сентябрьских дней. Опираясь на палку, Александр Леонидович молчал, опустил плечи, словно нес на себе груз тяжелых мыслей.
— Я, знаете ли, сочинил несколько стихотворных строк о псевдоученых. Хотите прочту?.. Только не придирайтесь. Нет времени отделывать. Во мне нынче злость клокочет, а не поэзия живет!
Вам не дано наукой управлять,
