(Это не только шутливая реплика. Это почти отчаяние.)
Взрыв хохота.
— Вынырнет! — выкрикивает Босняцкий.
— Нет, нет! Он не человек, он какой-то… — Мирецкий разводит руками, — длинноволосый призрак!
Я увожу Костю в каюту.
Он признался, что, уловив момент, проник на верхнюю палубу «Москвы», залез в шлюпку, под брезент. Услыхал залп бутылочных пробок и не вытерпел.
…Скорый бакинский поезд увозит нашего «преследователя» в Москву.
Он тоскливо смотрит в окно вагона на меня и Катушкина, доставивших его на вокзал по приказу командора. Даже рукой не машет. Обидно ему до глубины души!
IV
Цивгомборский хребет.
Дорога бежит по краю пропасти.
С горных вершин доносится дыхание вечных снегов. В зеленых безднах клубится сизый туман.
Водители искусно ведут машины по извилистым поворотам к Тифлису.
Тяжелее всех Аркаше. Его «Форд-Тимкен» скрипит, хрипит, громыхает сцепление.
На двадцать третьем километре перед столицей Грузии десятки встречающих машин.
Командорский «газик» (на нем развевается уже слегка выгоревший стяг) и правительственный лимузин останавливаются один против другого. Мирецкий отдает рапорт председателю Грузинского ЦИК о прибытии автоколонны в братскую республику.
К лимузину бесшумно подкатывает машина Автодора.
В ней — во весь рост… Костя Панютин. (Хорошо, что Мирецкий не видит его, отдавая рапорт, а то может произойти неловкость.)
Митинг окончен.
Костя подходит к командору.
Тот мрачнее грозовой тучи.
— Уеду, честное слово, уеду! — клятвенно заверяет Костя. — Сделал остановку только до вечера!
Насупленные брови Мирецкого вытягиваются в прямую стрелку.
Костя смелеет. Решает взять командора приступом, нащупал у него слабую струнку:
— Александр Максимович! Бальзак сказал, что тот, кто преодолел препятствия, забывает обычно о первоначальных горестях. Я забыл. Забудьте, пожалуйста, и вы!
Мирецкий уже потерял способность волноваться от выходок Кости. Он кладет ему руку на плечо:
— Так и быть, забуду, Константин Алексеевич!
Здесь, как и в Ташкенте, Костя — «почтальон на один час»: приносит нам письма.
Одно из них заказное, с обратным уведомлением, на имя Аркаши-неудачника. Содержание этого краткого, но гневного письма его жены облетает колонну (Аркаша всем давал читать послание, полное яда). Вечером, на правительственном приеме, Эль-Регистан вдохновенно зачитывает, с разрешения адресата, грозные строки:
«Здравствуй, дорогой Аркаша! Получила твою открытку из пустыни. Обнимаю, целую и злюсь, болею за твои колеса. Все люди, как люди, едут на советских машинах, а тебя черт понес на капиталистическую. От нее у тебя одни неприятности. Срамишь всю нашу семью. Умоляю, садись за руль «газика», иначе не буду встречать!»
