Строй деревьев был уже совсем близко, дорога плавно шла в гору, пока мы не въехали на дамбу. Тут дорога расходилась на две, одна тянулась дальше по гребню насыпи, вторая сбегала по ее склону и терялась в густых зарослях.
Нас больше привлекала та, что шла по насыпи. Вторая просматривалась только на коротком отрезке, а дальше лишь угадывалась в зеленой чаще. Осторожность подсказывала не сходить с насыпи, но и любопытство не дремало и соблазняло нас предвкушением приключений.
Томаш затормозил.
— Дальше куда? — спросил он.
Ответ старика сводился примерно к следующему:
— Надо ехать лесом. Дорога по насыпи ни на шаг не приблизит нас к тем двум домикам. Эта дамба возведена с внешней стороны, далеко от реки. Хутор километрах в трех отсюда, зато он стоит на берегу основного русла. Надо двигаться лесом, сейчас мы еще далеко от реки.
Мы спустились по склону и очутились в лесных потемках. Тоннель, по которому мы ехали, становился все темнее. Солнце уже не проглядывалось. Мы проехали с полкилометра, когда Марта сказала:
— Ужас как здесь страшно, никогда бы не подумала, что такое еще существует.
— В этом что-то есть. Как будто странствуешь вместе с Марком Твеном вдоль Миссисипи, — засмеялся Томаш, не сводя внимательных глаз с темного проезда впереди.
— Где там, Миссисипи — великая река, — возразил я. — А здесь была река спокойная и чистая, как на картинке. По ее берегам еще продолжается жизнь, а река уже мертва, — процедил я сквозь зубы.
— Почему мертва? — заинтересовалась Марта.
— Потому что вы спускаете в нее слишком много всякой дряни с вашей знаменитой фабрики, — без обиняков отрезал я этой молодой женщине, влюбленной в свою профессию инженера-химика.
— Вблизи города, может, и мертвая, а сюда это не доходит, — отважно вступилась она за химическую промышленность.
— Сама увидишь, — ответил я и тут же прикусил язык, потому что начинал злиться, а в этом случае лучше помалкивать.
Наш провожатый закивал головой.
— Я об этом даже не подумал. Мне и в голову такое не приходило, — сказал Томаш.
А я задумался, была ли необходимость в том, чтобы довести реку до ее нынешнего состояния. И на чьей это совести, действительно ли виноват наш двадцатый век, и никто иной, неужели?
Сумрак рассеялся так же внезапно, как и сгустился. Из тоннеля мы выскочили на зеленый луг, Томаш нажал на тормоза. Мы вышли из машины а осмотрелись.
Припойменный лес остался позади. С этой стороны он выглядел еще более могучим, нам с трудом верилось, что мы приехали оттуда, пробились сквозь это чернолесье. Справа от нас тоже тянулась полоса леса, но он был не такой густой, как тот, за нами. По кромке луга росли раскидистые ветлы и белоствольные стройные тополя. Эти деревья уже не внушали никакого ужаса, напротив, успокаивали, мы залюбовались ими. На всех нас снизошла какая-то упоительная безмятежность, в этот миг мы примирились со всем, не слышали ничего, кроме жужжанья насекомых и шелеста листьев, забыли даже о собственных заботах и горестях. Как будто вернулись в детство.
