У костела Регор попросил остановить машину.
— Я здесь выйду, — сказал он. — Вниз тебе ехать не надо, а то негде будет развернуться.
— Как хотите, — согласился с ним парень.
Он высунулся из кабины, пытаясь определить, как удобнее свернуть на боковую дорогу, ведущую от костела в сторону кладбища.
Медленно и уверенно, сложным маневром он развернул свою огромную машину и остановил ее на обочине дороги.
— Вот мы и на месте, — заметил он, выскочил из кабины и опустил борт. Овцы спускались с платформы гораздо резвее, чем поднимались.
Шофер протянул Регору руку и пожелал всего доброго. Едва старик успел поблагодарить его, как того и след простыл.
Регор еще постоял на шоссе, провожая взглядом удаляющуюся машину, потом повернул к деревне. Доску с собой уже не потащим, подумал он и бросил ее в кустарник за кюветом. Нарвал травы и обтер пучком облепленные грязью сапоги. Закинул рюкзак за спину, нахлобучил шапку и гордо зашагал впереди своего стада вниз по дороге — свояк жил в долине. Палка постукивала в такт шагам. Он был энергичен, бодр, будто и не переживал этой страшной ночи.
Небо над головой было совсем голубое, солнце светило прямо в глаза, так что он надвинул шапку почти до бровей.
Перед костелом он встретил празднично одетых старух. Идут к мессе, подумал он и вспомнил те давние времена, когда и он поднимался по склону в костел; вспомнил лицо матери, лица других людей.
Он поздоровался со старухами и сошел на обочину дороги. Перед ним лежала долина. Дорога вилась среди домов и исчезала в противоположной стороне на лесистом склоне.
Вверх по дороге, навстречу ему, направлялось много празднично одетых людей. Что такое, спрашивал он себя, какой-нибудь церковный праздник? Господи, да ведь сегодня же воскресенье! Он ударил себя по лбу и тут же спохватился, что сам идет, как нарочно, в грязной, замызганной, мятой одежде.
Да ведь я не с бала, повторял он себе в утешение. Привел овец, хотя их оставили на погибель, а я их спас, я и тот парень, что так быстро уехал. А сейчас мы в краю, где овец любят и ценят.
И он спокойно продолжал идти во главе своего стада. Навстречу ему попадалось все больше и больше народу, не только старухи, шли люди среднего возраста и даже молодежь. Празднично одетые жители зажиточного подгорного села, сытые и довольные, очень мало похожие на тех, кто жил здесь в канун сороковых годов, с любопытством поглядывали на высокого худощавого старика, одетого хуже бродяги. Одни вслух отпускали замечания по поводу его одежды, другие лишь криво усмехались, парни и девушки расхохотались откровенно, да так заразительно, что скоро смеялись уж все — и молодые, и старые.
