В тени шелковицы | страница 32
Он крепко обнял ее за плечи и торопливо повел мимо конюшен, складов и сушилки для кукурузы.
Шум со двора доносился все тише. Питё начал ее раздевать еще по пути к скирде соломы, темневшей впереди.
— Вот я и здесь, — задыхаясь шептал он, кусая ее грудь.
— Ах ты негодный, теперь я хороша для тебя, — негромко упрекнула она его. — Почему ты бросил меня тогда, оттолкнул от себя? — чуть слышно шептала она, потом замолчала, тяжело дыша в ожидании предстоящего…
— Ничего я тебя не отталкивал, просто дурак был, молодо-зелено, — успел еще сказать он, и потом уж за него говорили только его руки и страстные губы, говорили то, что ей хотелось знать.
Потом они лежали неподвижно на соломе, и мир вокруг кружился вместе с ними.
Спутник Гильды приподнялся на локтях и, не заботясь о том, что от искры может вспыхнуть солома, закурил.
Она попыталась привести в порядок мысли, но они не подчинялись ей.
Он курил, молчал, глядя куда-то перед собой.
Она привстала на колени, оправила одежду.
— Не спеши, побудем еще тут. — И он легонько опрокинул ее назад в солому. — А ты не забыла, как это делается, — одобрительно усмехнулся он, — ей-богу, мне с тобой лучше, чем бывало прежде.
Питё погасил окурок, отбросил подальше от скирды, проследив, где он упадет, и прижался к Гильде.
— Погоди, оставь меня. Мне правда плохо, мутит, — призналась она наконец, и он поверил.
— Пойдем пройдемся немного, — предложил Питё и помог ей подняться.
— Нет, в имение не надо, — попросила она, когда он повернул к огням костров. — Лучше туда, — указала она в противоположную сторону, к роще.
Он довел ее до криницы. Она хмелела все больше и с трудом сохраняла сознание, но все же стыдилась перед ним и как могла сдерживала рвоту, упрашивая его отойти.
— Ступай, ступай, дальше я пойду одна, — отсылала она его прочь, опустившись на знакомый желоб.
Сперва он не хотел уходить, но она умоляла его так настойчиво, что он наконец послушался.
— Ладно, но я вернусь, жди меня, — сказал он и исчез в темноте. Едва он отошел, она свалилась на землю рядом с желобом, и ее начало отчаянно рвать.
14
Во дворе имения горели костры. Вокруг них на лавках из наскоро обструганных досок сидели бабы, молодежь. Позади сидевших стояли мужики; играл гармонист, все пели, а дальше, куда не доставал свет костров, рыдала скрипка, видимо, в руках какого-то цыгана из Лук, и хор мужских голосов, среди которых слышно было и несколько женских, изливал душу в тоскливом жалобном тремоло.