Мальчишки безропотно становились «Анкой», если «Чапаев» и «Петька» уже были назначены… Лишь «белыми офицерами», как правило, не хотел быть никто. Тогда, случалось, возникала драка. «Назначение» «беляком» проходило в добровольно-принудительном порядке…
Кто бы мог поверить тогда, летом 1941-го, что не пройдет и года, как враз повзрослевшие подранки на своем жизненном опыте познают войну.
Только уже другую — Отечественную. Пройдя через немыслимые испытания — голод и холод, потерю близких. Лишившись зачастую семьи. Без одежды, обуви, учебников. Свою жизненную закалку они уже прошли раньше времени, и теперь будут догонять свое детство…
…Отец собирался на фронт. Все в их доме теперь молчало. С любовью связанные матерью салфетки на взбитых подушках. Буфет — старенький, но его неизменно возили с собой с места на место. Простенький стол и самодельные лавка, табуретки, книги. Свежевыбеленные стены и чистые окна. Посуда — надраенная песком, она «горела» на солнце так, что становилось больно глазам. Такой воистину ослепительной чистоты, как в родительском доме, сестрам, Рае и Людмиле, наверное, никогда и нигде встретить больше не приведется… Часы с кукушкой. Крупная подушечка-игольница, в виде перевернутого квадрата, с большой петелькой — единственное, кроме часов, украшение на стене. И даже огонь в буржуйке, казалось, примолк — хотел, но боялся нарушить тяжелое молчание. И не мог он спросить: а как же душевные украинские песни, столь любимые Максимом Титаренко? Кому их заводить? Как же эти семейные чтения по вечерам?
Отец стоял у окна и пристально вглядывался в него, словно старался разглядеть сквозь тысячи километров дальние разрывы бомб и снарядов, дым первых яростных сражений… Мать в 25 лет — оставалась в тылу поднимать троих детей. Она ходила по дому, собирая отца в дорогу. За окном была глубокая ночь. До поезда оставалось совсем немного времени. На столе так и остался брошенный ужин — к нему едва притронулись. Где-то в стороне замерла отложенная отцом газета, которую он не успел прочитать. Закончив сборы, мать крепко прижала Раю к себе. В кроватке сладко посапывал, раскинувшись во сне, маленький Женя…
Идти им до вокзала было от силы несколько минут.
Словом, все происходило точь-в-точь как на картине Петрова-Водкина «Тревога», написанной в 1919 году… Почти век прошел с тех пор, как были созданы художником эти мужчина и женщина с их бедой, которая и стала главным действующим лицом… А впечатление такое — будто Россия 90-х на полотне… Он замер у окна, напряженно вглядываясь во тьму. Она мечется по хате, между столом и детской кроваткой, в конце концов — устало положив руки на плечи своей старшенькой… И на нас все глядят и глядят совсем взрослые глаза этой девочки-подростка…
