Метрах в двухстах выше этой переправы находятся развалины моста Тис-Уха-Дылдый. Из восьми арок осталась одна. Мост был сильно разрушен в последнюю войну. Одиноко возвышается в ложе каньона как памятник мастерам-строителям начала XVII века уцелевшая арка, опушенная сверху кустами и травами-однолетками. Черные и фиолетовые камни скреплены светло-серым цементом необычайной крепости. Мои товарищи, инженеры-строители, с большим трудом отколупали кусочки цемента, чтобы по возвращении в Москву в лабораторных условиях узнать состав этого удивительного строительного материала.
…Хорошо видно, как в осоке вьется уж. А может быть, и не уж, а что-нибудь похуже? Вспоминаю свое недавнее знакомство с водяной мельницей-шалашом на Малом Аббае. Позже Габри рассказал мне, что во временно покинутых мельницах поселяются змеи: их привлекают там мыши-полевки, которые в свою очередь перебираются на мельницы за остатками рассыпанного зерна. Все это в изложении нашего милого Гаврюхи звучало кратко и недвусмысленно:
— Зэнду плёха. Мыша пришел — мыша кушал. Мистер пришел — мистер кушал.
Габри называет всех змей зэнду, будь то действительно удав или страшная крошечная серо-зеленая «минутка», не желая, видимо, затруднять нас зоологическими подробностями. Впрочем, возможно, на мельницах поселяются именно зэнду. Это мало меняет дело.
…Клев сегодня отвратительный. Мне еще повезло — крючки целы, а вот Герман меняет уже третий: пористые камни в реке «засасывают» их безвозвратно.
К нам подходит девочка лет семи-восьми. На острых плечиках болтается латаное цветастое платьице. На груди — большой оловянный крест-самоделка. Она внимательно наблюдает за нашими манипуляциями с насадкой и наконец, чуть осмелев, спрашивает:
— Нет рыбы, мистер?
— Нет.
— Лови с берега — там хорошо.
Нашу беседу-жестикуляцию прерывает сторож моста, сморщенный бойкий старичок. Он что-то говорит девчушке и она, смеясь, убегает.
Сейчас десять часов утра, но солнце уже в зените. Жара. А на старике — порыжевшая потрепанная шинель, а поверх нее накинута еще шамма. Сторож любит беседовать с нами, особенно часто расспрашивает о Москве. Be время итало-эфиопской войны он партизанил в горах Семиена, потом служил в эфиопской дивизии, расквартированной в Асмаре. О Москве и России впервые узнал во время войны с итальянскими фашистами, а позже, подробнее, — от брата, механика из Асмары. Объясняемся мы с ним на смеси амхарского и итальянского языков, вернее слов.
