Именно оттого происходит событие на площади, что до этого мысль о нем была допущена втайне и не была ей противопоставлена другая мысль, которая ее тормозит или ограничивает. Это к нормальной характеристике доминанты: ее все подкрепляет и она скрывает в себе тенденцию расти до открытого выявления в действии. Требуются меры для предотвращения этой лавины и обвала в горах!
Вполне усвоенное не значит формально бессодержательное. Это некоторое содержание реальности, ставшее инструментом дальнейшей жизнедеятельности, органом жизни. Кошки испытывают настоящую тревогу, когда в известный час отсутствуют известные им люди в столовой и пришло время завтрака или обеда. Они бегают, кричат, явно зовут нужных людей, требуют возобновления полностью привычной и усвоенной обстановки. Когда это достигнуто, они переходят к очередным делам: лижутся, охорашиваются, укладываются спать!
Не анекдот (или высокоскверный анекдот) то, что в XIX столетии студенты Духовной Академии устраивали всепьянейшую иерархию с кощунственной хиротонией; что устраивали они в Вербное Воскресение выезд своего патриарха на корове в Лаврские ворота; не запретило им внутреннее чувство посягать на древнехристианский праздник; чем так оглушено было их сознание и сердце для того, чтобы чувствовать символику своих действий! Ведь ни одно действие не проходит даром, ничто не дано для глумления, всякое наше действие несет в мир новое и ответственное дело, от которого пойдут далекие последствия для человечества. И это они-то занимались «обличением раскола», обличенные до последних рубежей в своем безумии, слепоте и глухоте к делу, которому предполагали как-то служить! Если бы способны были почувствовать просто одну «художественную правду» своих поступков и действий, символическое значение того, что делали и считали за «ничто», то молчали бы, как рыбы, не помышляя о том, чтобы кого-либо обличать, кроме самих себя.
Что они понимают под «жизнью»? Когда истребляются громадные леса со всей той жизнью, которая в них укрывалась, ради только того, чтобы обеспечить комфортом свою маленькую жизнь с ее маленькими удовольствиями, то совершенно ясно, что под приветствуемой ими жизнью они разумеют свой комфорт, свой маленький развратик, свои немудрящие удовольствица. И при этом замечательная черта самодовольства, этого поистине безвыходного порока людей: вместо того, чтобы внимательно изучать то, как и чем люди живут и живет мир вообще, навязывают себя в пример, настаивая на том, чтобы все делались такими, каковы они! Поистине положение глухое и безысходное, ибо видеть кроме себя уже ничего тогда более нельзя.
