дело отцов, в свою очередь уничтожаясь своими детьми и внуками. Тут «смена» есть
уничтожение прежнего. Во втором случае дети продолжают и укрепляют обновленными силами дело отцов. Тут «смена» есть
углубляющееся продолжение. То родословие, о котором пишет в своей поэме Блок, это последовательное пожирание отцов детьми, вроде родословной римских цезарей или родословной крыс и кроликов. (Простите за крайности, но ведь они сходятся.) Совсем другое родословие от отца племен Авраама через Исаака и Иакова до Христа – последовательная эволюция любви как принципа жизни!
История, впрочем, везде ведет к лучшему: только в одном случае она тащит за шиворот – хочешь не хочешь, а в другом она ведет любовно за руку!
В одном случае через кровь и дым событий; в другом – через общее и не умирающее дело поколений. Но в обоих случаях к Лучшему, что предчувствовалось всеми поколениями!
Ничто не достигается так легко, как усмотрение во всех встречных «негодяев», «свиней» и «мошенников». Это процесс, идущий сам собою.
Могут говорить: и Гоголь, и еще более Салтыков писали о своем времени, о современных им людях и событиях. Все это нас не касается!
Но вот что надо учесть: и древнееврейские пророки писали каждый по поводу своих, ему современных конкретных тем и событий в жизни родного народа. Но когда взгляд на эти события становился достаточно глубоким, он видел в них и через них общее и закономерное, предстоящее еще – опять и опять в будущем.
Получалась страшная критика не только для современности, но и для будущего, и для бытия, и для себя, и для человечества!
Фантастика Салтыкова смотрит в будущее, воспроизводит его до поразительной проникновенности, до ясновидения! Значит, уже были в его время черты, из которых имело развернуться будущее! <…> Спрашивается, отчего и как могло это быть, что целые поколения читателей «Истории одного города» из ее продолжателей упорно не узнавали и не хотели узнать в ее героях самих себя?
Труднее всего узнать самих себя! Даже и тогда, когда дано совсем адекватное отражение! Ибо всего труднее отдавать отчет в себе самих! И себя самих люди понимают меньше всего!
Оттого, в сотый раз рассматривая в театре гоголевского «Ревизора», люди – те самые, которых Гоголь имел в виду, – оказывались склонными делать себе из него бесплодную карикатуру на кого-то другого, и совсем не замечая учащей сатиры на себя!
И Гончаров, и Тургенев, и Толстой, и Достоевский – все это продолжатели пушкинско-гоголевского предания.
