Читаешь у Горького про нижегородских людей, про бабушку его, про деда, про староверческого наставника и видишь, что то, что от наиболее ранней юности, воспринято им цельно и без теорий, потому и читается это как сама правда; читатель так же обогащается бабушкой, как некогда обогащался ею сам автор. В меньшей степени это от деда, ибо дед, при всем своем уме и ладном слове, представляется неприятно обидчивым и злопамятным, вот таким, каким стал сам Алексей Максимович в позднейших своих наблюдениях и впечатлениях от жизни. Дед остается неоконченным, загадочным и неразрешенным, – так и умирает, не сказав про себя как следует! Может быть, начинающая самость, предвзятость в отношении деда, уже свое внутреннее заболевание помешали автору раскрыть своего деда пошире!
Еще теоретичнее и придуманнее у Горького староверческий отец. Тут сразу чувствуется известная искусственность, набранность отца из осколочков, частью из других людей, кажущихся автору «типичными», частью из книжек… Читаешь у Алексея Максимовича о бабушке и учишься многому новому, как учился у нее когда-то сам юный ее внучек. Едва ли не главная черта бабушки, от которой зависит в ней все остальное, это уменье учиться, непрестанно питаться (внимание и послушание) и готовность искать и признать вину в себе (отсутствие самоутверждения). Век живи – век учись у живой действительности, у правды Божией, – говорит широкая душа, готовая всему в мире внимать, всего послушать от сердца, изгоняя свое самоутверждение с самого корня. Такова голуба-душа Акулина Ивановна!
Все плохо, все мерзко и бессмысленно, – говорит дедушка-моралист: нечему учиться, а учить буду я сам, только бы вот подначитаться мне по книжкам! Таково слово обиженного человека, ибо обиженный человек всегда непременно – моралист. Обиженный, т. е. тот, кто чувствует себя обиженным от действительности, стремится уединиться, самоутвердиться, за всем наблюдать из себя и через себя!
Читаешь потом про староверческого отца и чуешь одно: вот ведь как сумел себя Алексей Максимович успокоить относительно этих людей! Вот как пришлось ему перерисовать и переделать тип отца, дабы более не беспокоиться от него! Так «ассимилировал» себе взрослый Горький и староверческого наставника и схимника из «Исповеди»; и не сдвинулся со своего, ничему не научился, остался в своем самоутверждении сам собою. А люди еще вредили ему, подтверждая: вот ведь какой твердый и самостоятельный человек наш учитель Горький!
