Но зато непередаваемые ощущения испытываешь, плавая с ластами в ночное время. Обычно я заплывал на километр от берега, ложился на спину и без конца смотрел на черное небо, усыпанное ярчайшими звездами, которые здесь кажутся очень близкими. Для того чтобы. удержаться на поверхности воды, достаточно делать ногами едва заметные движения. Тишина… Необъятный, сверкающий космос расстилается над тобой… Все мелочные житейские вопросы отлетают прочь, ничто не нарушает уединения и самого фантастического полета мысли.
Я часто думал о том, что же было на Иссык-Куле пятьсот — две тысячи лет назад, старался представить себе далекое прошлое. И вот, в одну из ночей, когда я близко подплыл к отмели с остатками стены на дне, воображение нарисовало мне такую картину…
В тревоге провел ночь Хафизи Абру — мастер шахматной игры при дворе Тимура. Он до утра не сомкнул глаз, а с рассветом вышел из дворца, чтобы освежиться и собраться с мыслями. Еще накануне вечером прискакал гонец и сообщил, что великий эмир находится в дне пути от Малого жилища. Сейчас Хафизи стоял спиной к дворцу — небольшому изящному строению, поднимавшему ажурные стены словно из самого озера; зодчий воздвиг дворец на уединенном плоском продолговатом островке.
В самом дворце чувствовалось оживление: то и дело из него выбегали рабы; они чистили посуду, выносили тяжелые ковры для проветривания, повара с окровавленными ножами разделывали туши лошадей и баранов. Между островом и берегом беспрерывно сновал плот, доставлявший дрова, съестные припасы и ворохи ароматических трав, которыми устилали подход к дворцу.
Хафизи зябко поежился — шелковый халат плохо защищал его от осенней утренней свежести — и принялся энергично расхаживать вдоль южной стены дворца. Он перестал обращать внимание на суету придворной челяди и углубился в свои мысли.
Почти два года назад в Самарканде великий Тимур призвал к себе Хафизи. Он ясно представил себе, как тогда Повелитель Трех Сторон Света, сидя на небольшом шелковом матраце, подал Хафизи знак приблизиться, а всем придворным велел выйти. Когда они остались вдвоем, Тимур сказал:
— Я призвал тебя, Хафизи Абру, ибо велико мое уважение к тебе. Я ценю твое искусство игры в шахматы. Но более всего дорога мне твоя прямота и правдивость: ты никогда не поддавался мне, играя со мной в шахматы, никогда не проигрывал преднамеренно.
— Ты видишь меня, — продолжал Тимур, — в расцвете моего царственного могущества и… увядания плоти. Да, да! — быстро добавил он, заметив, что на лице Хафизи появилось выражение протеста. — Не льсти, Хафизи. Всегда оставайся честным. Я встречаю теперь шестьдесят девятую весну и знаю, что великий аллах, да славится имя его во всех концах мира, скоро призовет меня.
