— Меня направила Паскуалина.
Профессор широко раскрыл глаза:
— Вот оно что… Ну, если Паскуалина….
Двумя неделями позже Эрнесто, здоровый, резвый, как capretto[68], уже работал.
Но самое вкусное Луиза приберегла на десерт:
— А когда Эрнесто пошел благодарить профессора, тот отсчитал ему 50 тысяч лир, потому что он сто раз пробовал делать такую операцию, а удалась ему только одна и выжил только один такой больной — Эрнесто.
— Да, — повторяет Пиладэ с проникновенным видом, — она таки заработала денег, эта Паскуалина…
— Она не лечит, — предупреждает нас Луиза, — она не исцеляет…
— Разве что дает иногда травы.
— Или лекарства, но это бывает редко. Ее специальность — диагноз.
Конечно, нам захотелось увидеть такой человеческий механизм, у которого глаз как рентгеновский аппарат. Лилла завела провокационный разговор о своих желудочных спазмах, я ей вторил. Никто никогда не мог установить точно, чем она больна. Но наши хозяева не знали адреса Паскуалины. Впрочем, они уверяли, что в Чивитанове дорогу покажет первый встречный.
И в самом деле, не доехав с километр до этого городка, я остановился и стал расспрашивать старика, который, сидя на откосе дороги, грелся на солнце.
— Per favore[69], где живет Паскуалина?
— В белом palazzo, за железнодорожным переездом.
Палаццо оказался всего-навсего небольшим буржуазным особняком, свидетельствующим о довольстве. Нероскошный, но основательный, он стоял у дороги, опаленный солнцем. Слева от него находился довольно обширный сад, справа поле, по которому, поклевывая, бродили куры. Другое поле было напротив; по нему лениво передвигались женщины. Они подбирали колоски. Таковы владения Паскуалины.
Калитка была открыта, дверь тоже. В приемную можно войти, словно на мельницу. Старые крестьяне — он и она — сидят на краешках стульев, напротив них мужчина лет сорока, у окна сравнительно молодые муж и жена. Лилла садится, я тоже; некоторое время мы ждем. Ничего не происходит. Все молчат. По прошествии двадцати минут отворяется дверь и появляется хорошо одетый господин. До порога его провожает maga — чародейка! Ей лет пятьдесят, она не очень высока ростом, не толста, но и не очень далека от этого. Черты лица мягкие, взгляд строгий.
— Я очень устала, — говорит она, — и не знаю, смогу ли сегодня продолжать прием.
Молодая чета устраивается поудобнее, словно повторяя молча фразу Мирабо о штыках[70]. Я же завожу разговор о долгом путешествии, предпринятом из Парижа с единственной целью получить совет Паскуалины. Чета крестьян не раскрывает ртов, но, поднявшись, наступает с твердой решимостью на лице, плечом к плечу, тяжело дыша. Паскуалина с улыбкой пропускает их. Одинокий мужчина спешит успокоить нас: он всего-навсего сопровождал крестьянскую чету. Он не пришел показываться. В прошлом году Паскуалина вылечила их — его самого и его жену. Молодые тоже вступают в разговор. И они тоже бывали здесь раньше. Молодая женщина два года назад избавилась от воспаления вен, которое не смог обнаружить ни один врач. Теперь они опять обращаются к Паскуалине по поводу какого-то
