Когда я приводил в порядок свое снаряжение, немного расстроившееся во время работы, налобная электрическая лампочка погасла. Я нашел кнопку нагрудного фонаря, но он также отказался действовать. Раздосадованный и смущенный, оказавшись так неожиданно без света в самом начале путешествия, я жалобным голосом сказал Лепине, что со мной случилось. Ответом был веселый смех.
— Ну смотрите, — сказал он, — теперь газетчики поднимут вас на смех по поводу вашего девиза!
На самом деле, на моем комбинезоне поперек груди нашиты слова псалмопевца: «Nox illuminatio mеа» («Ночь мой свет»). У Лепине даже хватило жестокости спросить, не светился ли мрак, в который я погрузился.
Увы, отнюдь не светился! И стараясь сохранять равновесие на неудобном балконе, я ощупью шарю в рюкзаке, чтобы вынуть запасные батареи. Но очевидно, перегорели лампочки, потому что и новые батареи не дают света. Наконец, удалось зажечь свечку и привязать к концу опущенной сверху веревки оба сдавшие фонаря, чтобы их там наладили.
В моем унылом ожидании мне составлял компанию Лепине. Сначала он объявил, что фонари благополучно прибыли и что Пьерр Луи и Дельтейль их осматривают. Потом вдруг раздался взрыв смеха, и Лепине никак не мог успокоиться, чтобы объяснить мне, в чем дело. Наконец, я узнал причину такого безудержного веселья. Оказалось, что, сменяя батареи в темноте, я не видел и не сорвал маленькие картонные кружочки, изолирующие металлические контакты батарей. В таком состоянии они, конечно, света давать не могли.
Для начальника экспедиции я вел себя как новичок, и мне оставалось только смеяться вместе с Лепине, которому инцидент очень понравился.
Короче говоря, фонари мне прислали таким же путем, и с двумя огнями я отправился дальше в пустоту, толкаясь и обтираясь о стены, вдоль которых спуск длился бесконечно.
Я изо всех сил старался смотреть вокруг и изучать великолепную бездну; старался понять ее архитектуру, но лямки и ремни снаряжения, а также три мешка меня парализовали; что касается пилотской каски, то она давила на затылок, и я чувствовал себя в ней, как в гипсе.
Все время опускаюсь и, чтобы занять мысли, тихо говорю, забыв на минуту, что наверху Лепине меня слышит.
— Что вы там бормочете? Говорите громче, я вас не понимаю.
— Да и не можете понять, потому что я говорю «Agur Maria gracias bethia…», — пытаюсь вспомнить, как на баскском языке «Ave Maria»: я слышал эту молитву в воскресенье в Ликской церкви.
