И все-таки я делаю дело, которое следовало бы отложить: я раздвигаю стеклянные двери и выхожу на балкон, чтобы посмотреть на океан и набережную. Сначала глаз схватывает общую картину — длинный горбатый остров, замыкающий горизонт, затопленный солнцем гладкий океан, черные прибрежные скалы, обнажившиеся в отлив, и зеленую набережную. Потом я замечаю узкую каменистую косу, по которой шагают столбы электросети.
У основания косы растет огромная, похожая на сухой баобаб, сенегальская кайя, а на конце высится белая башня маяка. Набережная ограничена выбеленным каменным парапетом, и кокосовые пальмы — тонкоствольные, с раскидистыми гривами листьев наверху, — грациозно перегнувшись через парапет, склонились над океаном. А дальше вдоль набережной — огромные манго, огромные сейбы.
Владыкин и Машковский (нас поселили в номере втроем) уже собрались и готовы идти обедать, а я совершаю еще один легкомысленный поступок — скатываюсь по лестнице на улицу и бегу к океану. Убедившись, что никого поблизости нет, я прижимаюсь щекой к сухому шелковистому, согретому изнутри стволу кокосовой пальмы и, запрокинув голову, смотрю, как колышутся надо мной в голубом небе длинные перистые листья…
Я обнимаю пальму за тонкий, как у девушки, стан, и в этот момент обнаруживаю неподалеку от себя гвинейца и гвинейку. Взявшись за руки, они идут в мою сторону — совсем молодые, высокие, стройные. Мужчина — в белой рубашке с короткими рукавами и длинных черных брюках, а женщина — в нейлоновой блузке, темной узкой юбке, в светлых туфлях — лодочках — на коричневых ногах… Мужчина идет, широко развернув плечи, но голова его склонена и губы чуть шевелятся, будто он напевает про себя, а женщина гладит рукой с тонкими длинными пальцами шершавые камни парапета, гладит стволы кокосовых пальм и чему-то улыбается… Наверное, им долго пришлось жить где-нибудь в Европе или Америке, и теперь, вернувшись на родину, они по-своему, тихо, радуются встрече с родной землей… Я неслышно отхожу от пальмы и неслышно удаляюсь, чтобы не мешать им молча радоваться свиданию с океаном и пальмами, склонившимися над ним…
Дорога рассекает рощу масличных пальм, и на фоне их метельчатых вершин проступает лобастым сибирским гольцом гора Какулима — массивная, выскобленная ливнями и ветрами вершина ее одиноко замаячила впереди. И как ни крутит потом дорога, обегая банановые плантации, шарахаясь в сторону от черных пожарищ, сворачивая к саманным островерхим деревушкам, — Какулима неизменно высится впереди, поворачиваясь к нам то монолитным, слабо зазубренным гребнем, то тяжелым насупленным лбом… Плотная зелень цепко обвивает склоны Какулимы и, забрасывая длинные гибкие плети вверх, пытается как можно ближе подтянуться к вершине…
