Ни при какой другой болезни добродетельные друзья, знакомые, просто встречные не дают больному столь многочисленных и полезных советов. Разумеется, не терпел в них недостатка и Даня. Не задумываясь, он добросовестно следовал им, испытывая самые разнообразные процедуры. Даня полоскал рот спиртом и просто пил его. Промывал рот горячим чаем, настоем петрушки и моркови, следуя совету Германа, который привез на остров кулечек сухих овощей и считал их универсальным средством от всех болезней. Даня глотал и держал за щекой все, что было в нашей аптечке, — желудочные капли, аспирин, кофеин и, конечно, капли от зубной боли, но они приносили облегчения не больше, чем петрушка. До ожогов он грел распухшую щеку над плитой и у раскаленной трубы.
Несколько раз Даня подступал ко мне с просьбой и требованием вырвать зловредный зуб. Я пытался извлечь его, хотя представлял, насколько такая операция вопиюще противоречит элементарным основам медицины. Взять с собой на остров специальные зубные щипцы, конечно, не пришло в голову. За неимением их пошли в ход обыкновенные пассатижи, но все-таки предварительно прокипяченные и смазанные йодом. Однако как широко ни раскрывал Даня рот, ухватиться таким несовершенным инструментом за скользкий, потемневший обломок зуба, едва выглядывающий над десной, не удавалось. Я пробовал тестом прилепить к Даниному больному зубу ватку, смоченную мышьяковистым натром, которым смазывают птичьи шкурки.
Страдал больной неимоверно. Однажды ночью, лежа перед нерпичьей лункой, я увидел, как Даня стремительно выскочил из палатки и трусцой, держась за щеку, начал бегать вокруг лагеря, а затем упал на землю и покатился по ней.
Вызывать самолет теперь стало необходимостью, и в первый же срок связи Слава передал в Темп нашу просьбу.
Прошло несколько дней, полных томительных ожиданий. В эфир мы выходили теперь каждое утро, Слава не медлил, как обычно, с подъемом, и на его лице в такие дни появлялось особое торжественно-сосредоточеннее выражение. Часто сообщали свою погоду.
В начале сезона, принимая самолеты на куполе ледника, мы составляли примитивные, но вполне устраивающие летчиков метеосводки. И, конечно, грешили: в нетерпеливом ожидании следующего рейса почти невольно приукрашивали свою погоду. Теперь — квалифицированно, строго научно — метеонаблюдения на острове вел Герман. Только в эти дни мы как следует распознали его, поняли, с каким сухарем и перестраховщиком (это, конечно, в шутку) живем под одной крышей. Ни о каком, даже легком приукрашивании не могло быть и речи. Он составлял тексты сводок не только в полном соответствии с показаниями приборов и состоянием погоды, но, казалось, еще более сгущал краски. Во всяком случае, наши теперешние сообщения никак не вдохновляли летчиков.
