На обтекателе остановившегося винта белые наросты льда. Скопившись, они могут сорваться, покалечить лопатки компрессора у мотора, пробить крыло или руль, сорвать антенну. Щелкают фотоаппараты. Скорость падает. Самолет, отяжелевая, начинает терять высоту.
Загораются лампочки — сигнализаторы обледенения. Льда уже много. Машина трясется. Трунов не отрываясь смотрит в перископ, направленный на хвостовое оперение. Слоем льда покрыты стабилизатор и руль поворота. Скоро наступит момент, когда самолет выйдет из повиновения.
Все энергичнее двигает штурвалом Мирошниченко, и все слабее реагирует машина. Пилот ждет… Вот когда время становится невыносимым грузом. Взмокают лоб и ладони, сжавшие штурвал. Жарко.
Мирошниченко гасит штурвалом удары воздушных потоков. Ему кажется, что воздух весь в горбах. Машина подскакивает, по фюзеляжу звонко барабанят льдинки, секут металл острыми, прозрачными лезвиями.
И вот самолет как бы повисает в густой тьме и, лишившись поддержки крыльев, начинает падать.
— Выхожу из облачности, включаю систему! — чуть громче обычного передает Мирошниченко, не чувствуя привычной, успокаивающей упругости штурвала.
Жаркий поток воздуха устремляется по трубопроводам к крыльям, фюзеляжу и двигателям. По телу самолета пробегает дрожь — так человек стряхивает с пальто снег и лед. Еще через несколько минут машина вырывается из сумрака туч к негреющему, но яркому солнцу.
Ото льда освобождается не вся машина. Антиобледенители подведены только к жизненно важным центрам самолета. Как влияет на полет оставшийся лед? Инженерам нужны точные данные. Они заряжают кино- и фотоаппараты, вставляют в самописцы чистые ленты.
— Снова войдем, — говорит Трунов пилоту.
— Идет, — кивает Мирошниченко.
Вспыхивает лампочка: «Внимание». Самолет опять ныряет в темно-серую массу.
Вдруг машину сильно встряхивает. Почти физически Мирошниченко ощущает, как натягиваются тросы управления, немеют руки. Откуда-то сверху полоснул по глазам солнечный луч, и все померкло.
Произошло что-то непонятное.
— Надеть парашюты! — передает Мирошниченко по бортовому радио.
Самолет не слушается ни педалей, ни штурвала. Он несется куда-то во тьму, фосфорический силуэт авиагоризонта мечется по черному циферблату, нарушая согласованность работы приборов. В это мгновение инженеры с лихорадочной поспешностью заносят в дневник показания самописцев. Может быть, они уловили сейчас редкую ошибку в конструкции, которая может когда-нибудь привести к катастрофе. «Если не сейчас…» — думает Мирошниченко.
