Воскресный день — день дараприма.
Не атебрина иль хинина,
Ему мы гимн поем,
жарой палимы —
Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…
Спасет он нас от малярии,
Избавит от дизентерии.
Раз руки моешь аккуратно,
Вернешься в Прагу ты обратно —
Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…
Колее тяжелые травмы получала душа, когда наши местные друзья, стремясь проявить максимум внимании, составляли для нас слишком напряженную программу и мы просто уж не могли слушать, смотреть, улыбаться. Выступали все новые и новые танцоры-дьяволы и танцовщицы-дьяволицы, бывали и танцы мафии — при виде их моя коллекционерская душа трепетала, — и надо же было, чтобы как раз в такой момент голова вдруг взбунтовалась: хватит! Больше не воспринимаю, выключаю уши, не заостряю взгляда, мне безразлично, улыбаются ли мои губы. Дьяволы, ну вас всех к черту!
Голова твердила это, но чувства отказывались ей повиноваться. Пока еще не придуман выключатель для слуха, а дипломатическая судорога официального делегата за границей, к счастью, не дает опуститься векам глаз и уголочкам рта. Сидишь как каменный, внешне все в порядке, время от времени даже говоришь сопровождающему сановнику: «Действительно, очень интересно», но где-то внутри рана и гримаса, несправедливо окрашивающие все, что ты видишь.
Это большая потеря. Об этом должны были бы подумать и те, кто у нас составляет программу для приезжих.
Маски! Я не собираюсь сейчас говорить о лицах дипломатов, улыбка которых может выражать… боже мой, да может вообще ничего не выражать! На этот раз я имею в виду знаменитые деревянные маски цейлонских танцоров.
Впервые мы увидели их в музее главного города, там уставлена ими вся лестница. Словно старик директор не впускает их в залы. Когда я сказал ему, что меня больше всего очаровывает из его экспонатов, он покачал головой: «Ну вот, еще один! Сколько и роду уже сюда приходило ради этих проклятых масок! Почему бы вам лучше не писать о геологии или наших окаменелостях? Ведь танцы это самое обыкновенное жульничество, рассчитанное на суеверие».
Но что же делать, если меня притягивает искусство, хотел я ему сказать, а чуточку суеверия и жульничества искусству всегда было свойственно. Каждое искусство, экспериментируя, прибегает к колдовству и маскам — даже король Лир не обходится без приклеенной бороды.
Много причин вызвало повышенный интерес нашей эпохи к маскам первобытных народов. Во-первых, маска — это относительно чистое проявление народного творчества. Своего сложного очарования она достигает простейшими средствами. Иногда достаточно нескольких мазков или полос краски на живом лице, иногда человек приспособляет кусок дерева, кожи, жести, словом то, что оказывается под рукой. Человеческое лицо испокон веков представляет собой одну из величайших тем для художников, и создатели масок задолго до возникновения всяких художественных теорий выявляли возможности его изображения. От широко распространенного типа до индивидуального портрета, от дерзкой абстракции до грубого натурализма, от подражания видимому до воплощения богов, героев, демонов или олицетворения ужаса, величия, мужества, веселья и т. д. Все это уже делалось, и все это мы видим как на ладони.
