Всякое живое искусство тенденциозно, то есть воинственно, а поскольку это так, то для достижения успеха оно должно обладать крепким здоровьем. Старые пропагандисты религии — а это были люди, обладавшие широким размахом, — могучего здоровья на боялись. Почему же пугаться его нам при пропаганде наших идей?
Это первое. И второе: правильно ли воспринимать древнее, то есть главным образом религиозное искусство, в выпотрошенном, стерилизованном музейном виде и при этом не интересоваться его первоначальной миссией? Справедливо ли это? И безопасно ли?
Возьмем негритянские духовные песни. Они прославлены и сейчас общепризнанны. И правильно рассматривать их как свидетельство глубокого социального протеста. Но можно ли полностью игнорировать их религиозную тенденцию? Полагаю, что каждому поклоннику этих песен было бы полезно, если бы его, как щенят при дрессировке, ткнули носом в богослужение на американском юге. Там не только постоянно поют эти древние песни, но при вас в любой момент могут рождаться новые песни. Это неописуемое переживание. Никакая американская пластинка не может передать возбуждение, которым насыщен воздух храма, жар, которым пышут тела людей, волнующее ощущение, что вы являетесь свидетелем древней оргии. Вы слышите неслыханное до того пение, чувствуете дыхание порождающего его источника. И в то же время вы как бы настораживаетесь. Внимание! — говорит что-то внутри вас, и это не худший из ваших инстинктов, — внимание, дальше идти с ними нельзя, это не может быть здоровым явлением, это уже безумие. Женщины, в экстазе извивающиеся на полу, пена на губах, тупая безнадежность в подавленной, потной, накаленной атмосфере… Это уже не отдушина для социального протеста, но опиум, которым заглушают его! Людей, охваченных таким видом религиозного дурмана, трудно будет поднять на что-либо другое, на революцию… Человек, действительно стремящийся изменить положение, как, например, Поль Робсон, использует и преподносит негритянские духовные песни совершенно не так, как поют их эти люди. И, конечно, знает, почему!
Пронзительные крики религиозных фанатиков вызывают не только эстетический интерес, в них таится яд. В этом убедился бы очевидец в Миссисипи. И нечто подобное он испытал бы в буддийском или индуистском храме на Цейлоне. Он увидел бы грубоватое религиозное искусство — столь популярные статуэтки Будды и Шивы, украшение наших квартир и музеев, но на этот раз окуриваемые, умащенные, облаченные в одежды, украшенные цветами, стоящие в центре обрядов и простертых к ним рук верующих. И, между прочим, убедился бы в том, как мало связана эта действующая религия с возвышенными идеями ее. основателя и ученых защитников, такая она отсталая, чисто показная и далеко не невинная.
