Если попросить городского жителя описать тапира или пуму, он опишет их такими, какими видел в зоопарке. А индеец Шингу поступит иначе. Он непременно изобразит голос животного. Голос пумы передаст так: «мумммм, муууммм». Вскоре я понял, что в лесу, где видимость ограничена пятью ярдами, охотник может ходить часами, не видя добычи, пока не пошлет пулю в нечто похожее на часть тела животного, еле заметную за кустарником и ветвями. Джунгли — мир, который слышишь. Поэтому немногие воспоминания, оставшиеся от зоопарка, скорее мешали мне, чем помогали: воображение все время стремилось связать звук со зрительным образом. Однажды я стал уверять Калуану, что в кустах рычит пума, но он ответил мне, что это квакает лягушка. Невероятно, но факт: голоса съедобных птиц я принимал за треск ломаемых ветром деревьев, а крики других небольших птичек, вроде фазанов, казались мне насмешливым хохотом гиены. Как ни странно, звук, похожий на тихий автомобильный гудок, выдавал рассерженную громадную анаконду, а когда кричала стая маленьких обезьян-ревунов[9], казалось, что два дракона в разных концах джунглей вызывают друг друга на бой.
Однако мало-помалу Калуана ввел меня в этот вертикальный мир джунглей с его причудливым оркестром амазонских звуков. Когда мы крадучись подбирались к жертве, он хватал мое ружье, шептал: «Стой здесь, Адриано» — и собственнолично разделывался с ней. Ведь ружье дано, чтобы убивать. А я был лишь жалким оруженосцем, без которого нельзя обойтись.
После того как Калуана несколько раз внезапно исчезал в чаще в самую решительную минуту урока, я взбунтовался. Когда на следующее утро он пришел будить меня, я. остался лежать в гамаке.
— Я не могу пойти, Калуана, — прошептал я. — Я заболел.
— Чем заболел? — недоверчиво спросил он сквозь бревна.
— Это трудно объяснить. Ведь я иностранец. И не знаю, как это по-португальски.
— Гм… — ответствовал Калуана. В темноте уже пропел петух. Калуана отправился восвояси, а после полудня я впервые пошел на охоту один. Я доплыл на лодке до подходящего участка леса, а когда спустились сумерки, расположился на ночлег.
Луна осветила дерево, к которому был привязан мой гамак, когда я услышал какой-то слабый звук. Мне показалось, что это жужжит москит. Высунув голову из гамака, я минут пять, не шевелясь, вслушивался.
До рассвета оставалось около часа. Снова долетел тот же слабый звук.
Откинувшись, я дотянулся до патронов, которые лежали в башмаках, привязанных шнурками к веревкам гамака. На бревне, которое лежало около моего гамака, я нащупал ствол ружья. Я положил его там накануне вечером, когда выбрался в сумерках на берег реки, отыскав среди бескрайнего леса место, где было удобно остановиться. Теперь предмет моих желаний подавал голос.
