— Ну, — говорит, — приступай.
Встал я как бы с боку и начал разминать ей плечи. Она такая: «Ох, ах». И чем дальше, тем громче.
— Ниже! — командует миссис Хоупвелл.
Растираю ниже, а куда уж ниже-то! Мне, конечно, не ловко. К самой кромке полотенца приблизился. Хозяйка прямо задыхаеца — и вдруг руку протянула да как саданет по китайскому гонгу! Аж зеркала задрожали, того и гляди отваляца.
А она стонает:
— Возьми меня, Форрест.
— Взять с собой? Куда бы вам хотелось пойти? — уточняю.
— Просто возьми! — Уже на крик перешла. — Немедленно!
Тут мне на ум пришла Дженни и уйма всякого другого, но миссис Хоупвелл уже в меня вцепилась, на койке извиваеца, дышит тяжело, и вся эта херь уже выходит из-под контроля, но вдруг, без стука даже, дверь в зеркальную комнату распахнулась и на пороге поевился какой-то шибздик: на нем костюм, галстук и очки в тонкой металической оправе — ни дать ни взять нацисский преступник.
— Элис, — кричит, — кажется, я все понял! Если в рецептуру включить стальную стружку, привкус скипидара уйдет!
— Господи, Альфред! — вопит миссис Хоупвелл. — Почему ты в такое время дома? — Села в койке и пытаеца для приличия полотенце натянуть повыше.
— Это решение, — сообщает шибздик, — утверждено в моем отделе!
— Решение! Какое решение? — интересуеца миссис Хоупвелл.
— По «Нью-коке», — обьесняет он и заходит в комнату, кабудто меня там нету. — Думаю, мы нашли способ заставить потребителей ее пить.
— Ой, я тебя умоляю, Альфред. Как ты их заставишь пить такую гадость? — У миссис Хоупвелл сделался плаксивый вид. А на ней только и есть, что полотенце: она хочет им прикрыть и верх, и низ. Получаеца у ней неважнецки, тогда она хвать с пола ночнушку — и полотенце вобще сронила. Я глаза отвожу, но во всех зеркалах видок один и тот же.
И в этот миг Альфред — вроде бы так его звали — замечает меня.
— Вы, — спрашивает, — массажист?
— Типо, — говорю.
— Это ваша кока-кола?
— Ага.
— И вы ее пьете?
— Угу.
— Без дураков?
Я кивнул. Как отвечать — не понятно, посколько это его новое изобретенье.
— И вкус, по-вашему, не отвратителен? — А у самого глаза как шары.
— Сейчас уже нет, — говорю. — Я ее довел до ума.
— Довел до ума? Это как?
— Плестнул в нее, что под рукой было.
— Дай-ка сюда, — потребовал он.
Забрал у меня стакан, к свету поднял, изучает, как лаболаторный сосут с не апетитным анализом. Потом пригубил, сощурился. Глянул на меня, на миссис Хоупвелл — и глотнул от души.
— Видит бог, — говорит, — это дерьмо заметно улучшилось!
