В первый же день, когда Эйела встала с постели, она, дождавшись, пока Ретт уйдет за консервами, обшарила его комнату сверху донизу. И не нашла ничего. Совсем ничего. Ретт бережно хранил исписанные, изжеванные ручки, какие-то блокноты с заметками о прочитанных книгах, чуть ли не ветхие от старости квитанции - но ни фотографий, ни каких-либо записей о его прошлом, ни даже документов девушка не нашла. Словно Ретт Миаррах вынырнул из пустоты. Или оторвал от себя прошлое, оторвал и все ниточки отрезал, только чтобы не напоминали ему о... чем-то.
Зато нашла она блокнот. Маленький, истрепанный; половина листов отсутствовала, выдранная с мясом, оставшиеся густо исписаны размашистым почерком - строки налезали одна на другую, путались, как нити порванной паутины. Девушка попыталась прочесть: "...и темная вода встает медленно поднимаясь плавают листья и тугие желтоватые пузыри тихо лопаются в безмолвной тоске отчаяние скорбь Озеро Скорби боли в сердце при каждом порыве ветра который колышет черное зеркало воды и кто-то таится в его зазеркалье...". Она захлопнула блокнот, чувствуя, что кошмар затягивает ее. Открыла в другом месте. Везде то же самое - мучительно рваные строки, порой невообразимо банальные, но иногда - живые до ужаса, до мурашек по коже.
Вечером Ретт попросил не шарить больше в его бумагах. Там нет ничего, что он желал бы сохранить в секрете, сказал фельдшер, но некоторое уважение к личным вещам... Эйела запустила в него тарелкой. Ретт поймал и тарелку, и отправленную вслед за ней ложку; на лице его при этом появилось странное выражение - словно он получал мазохистское удовольствие от чужой неприязни.
- Послушай, - произнесла Эйела, справившись с собой, - ты мне кое-что должен.
- Что?
- Зачем ты это пишешь?
- Потому что рисовать не умею. - Исчерпывающий ответ.
- Ты мне должен рассказать о своем прошлом.
- Нет. - Это прозвучало настолько категорично, что Эйела осеклась.
- Почему?
- Потому. - И Ретт вышел.
Весь вечер Эйела измышляла способы повлиять на упрямого Ретта. Чего же он боится? Смерти чуть ли не ищет. Боли... она вспомнила, как спокойно он говорил о своей болезни. И как метался по кровати в бреду. Но что-то же напугало его в этих горячечных кошмарах, что он плакал от бессильного ужаса?
Ответ пришел к ней так внезапно, что она рассмеялась от неожиданности. А потом заснула, спокойно и тихо, до самого утра.
Утро пришло нескоро - так ей казалось, когда она валялась, изнывая от жары и бессонницы. Бледные, бессильные струйки предрассветного света только начинали сочиться в комнату, а она уже встала, оделась, привела себя в порядок, убралась, и задумалась, чем бы еще заняться, чтобы только не делать того, за что она вчера так опрометчиво взялась.
