Как он и ожидал, Балкли застыл перед телевизором с глазами, приклеившимися к экрану. Гибкая девушка, одетая в полупрозрачную кисею, изгибалась и кривлялась на экзотическом фиолетовом с золотом фоне. Это единственная образовательная программа, которую любит Балкли, с мрачной улыбкой подумал Ньювелл. Программа по антропологии иных планет, с экскурсами в этнографию прошлого Земли. В ней объединены обучение и секс. Прекрасная программа, захватывающая программа, программа, составленная так, чтобы окончательно свести с ума одинокого человека.
Почти случайно, Ньювелл бросил взгляд на лицо танцовщицы. Оно было полускрыто парящей в воздухе вуалью, но все-таки мужчина отметил, что девушка задумчива и привлекательна. Балкли, вероятно, этого даже не рассмотрел, как не заметил и названия программы, скромно напечатанной на табличке в правой части экрана: ЗАБЫТЫЕ ТАНЦЫ ЗЕМЛИ. Балкли слишком увлекся, наблюдая за извивающимся телом и ожидая, когда на мгновение откинется ткань и обнажится кусочек плоти.
С чувством неожиданного удовлетворения, позволяя себе иногда выпускать крохотный фитилек пылающей в нем ненависти, Ньювелл протянул руку и выключил телевизор. Девушка исчезла, экран погас.
В хижине наступила тишина. Ряды пластексовой прозрачной посуды, висящей на стене, прозрачная и непрозрачная одежда из пластекса, комнатная атомная электростанция в дальнем углу — все было неподвижно и безмолвно. Безмолвно и напряжено, словно в ожидании удара молнии или грома среди ясного неба.
Гроза надвигалась. Бессмысленный взгляд Балкли медленно сфокусировался. Затем он понял, что Ньювелл проделал это нарочно, и вскочив на ноги, потянулся рукой к кобуре.
— Ну, достал ты меня, проклятый космический дебил!
Гнев этого человека будет вот-вот отражен, и это делает его забавным. Ньювелл улыбнулся и сел на свое место.
— Успокойся, — сказал он. — Мне нужно рассказать тебе кое-что важное. А ты не можешь сосредоточиться, пока смотришь передачу.
— Я буду смотреть все, что захочу, понятно тебе, извращенный умник…
— Полегче, Балкли, а то ты быстро исчерпаешь все слова, и мне будет скучно слушать, как ты повторяешься. Ты же все равно смотришь не то, что хочешь. Ты смотришь лишь то, что позволяет цензура. А цензоры никогда не разрешат девочкам на телевидении раздеться до последней нитки.
Балкли все еще ругался, но постепенно становился более вменяемым. Ньювелл наблюдал за ним и думал, что с собственным волнением справляться легче, когда наглядно видно, на какого идиота похож его взбудораженный компаньон. Но все-таки Балкли не был дураком. Это проницательный, опасный враг, притворяющийся другом. Он чрезвычайно силен физически. Высокий, широкоплечий, а развитой мускулатурой, которую он накачал, работая инженером на разных планетах, превзошел даже Ньювелла. Он старше Ньювелла и — приходилось с этим согласиться — проницательнее его. Балкли всегда знал, что почем и как работает. Ньювелл оставался хорошим биохимиком, человеком, по специальности близким к ботанике. Ему всегда казалось, будто он знает, что чувствуют растения, но это абсурд — ведь у растений нет никаких чувств. А Балкли, в отличие от него, знает, что чувствуют окружающие люди.
