«Вы снова слышали Зов Зверя, ваша светлость?» — прозвучал внутри вопрос леди Ансиель, служительницы Всепрощающей Матери.
«… снова слышали Зов…»
«… снова…»
Эхо нарастало, и я зажала уши, захотелось выть от затопившего ужаса. У леди Найрин было это проклятие?! Но когда душа умерла, моя оказалась не связана. И прикосновение к мечу покойного герцога вернуло эту связь?! Я сойду с ума…
— Я здесь. Я с вами, — тихо, проникновенно, все понимающе говорил Эльд. — Слышите? — Осторожно, будто боясь, что я снова закричу, коснулся моей руки.
За что это мне? За что, почему? Ужас отступил, хоть было по-прежнему темно, холодно и страшно, но вымораживающий душу ужас стихал от прикосновения и от живого тепла.
Я заторможено поняла, что плачу, что теплые слезы жгут щеки и хочется судорожно всхлипывать, а лучше кричать от несправедливости! За что?!
— Как мне помочь вам, леди Найрин? Что угодно! Я сделаю всё, что прикажете. Я… сам отправлюсь на Зов. Я отдам свою душу взамен вашей.
— Это проклятие, Эльд? Это оно?! — Я за руку притянула его к себе, заставила сесть на постель и смотреть мне в глаза, наверняка жуткие от этих слов. — Ты знаешь!
— Я не знаю. Не знаю точно, но я видел вашего мужа незадолго до смерти. Он всегда отрицал, но Это… это похоже на проклятие. Но во мне больше нет страха.
Страж сидел рядом, так, словно важнее моего касания для него не было ничего в жизни. В полумраке я видела его лицо — спокойное, уверенное до последней капли жизни в том, во что он верит.
Я заговорила сквозь слезы:
— Я — не она, Эльд. — Он не удивился и ничего не сказал, только чуть крепче сжал мои пальцы и слушал со всей серьезностью. — Я не знаю, что ты сделал, что сделал твой колдун, но не я должна быть в этом теле. Это переселение душ, пересечение миров, я не знаю. Меня зовут Полина. Звали… Я жила в другом мире. Совсем другом, это ничуть не похоже на ваш, и я понятия не имею, как это вообще возможно.
Повисла долгая тишина.
— Значит, Полина… — он будто попробовал имя на вкус, пытаясь понять, подходит ли оно бывшей леди Найрин.
Он всё еще смотрел на меня внимательно, будто разглядывал в первый раз, но не торопился обвинять во лжи или черном колдовстве.
— Я не знаю, зачем притворялась, мне было страшно. Никто бы не поверил.
От безысходности меня тихо трясло мелкой дрожью, и всё казалось уже таким не важным. Пусть он расскажет всем, пусть меня прогонят, пусть. Уже не важно, уже нет сил играть роль той, кем я не являюсь.
