Решив, что незнакомец не ошибся, я, вместо того чтобы явиться на встречу со своим „агентом”, пообедал в одиночестве и, сев в метро, направился домой — на базу. Однако в поезде метро я тут же понял, что за мной следят. Невозможно определить, откуда появилось это ощущение, но оно было отчетливым.
Позже я узнал, что вся система московского метрополитена пронизана линиями связи, так что филеры могут незаметно поддерживать постоянный контакт друг с другом. Группа филеров может находиться в поезде и при этом поддерживать связь с другой группой — на любой станции; затем она выходит на остановке, а в поезде оказывается вместо нее другая группа. В таких случаях требуется, чтобы в каждый данный момент в зоне визуального контакта с объектом слежки находился хотя бы один человек. Это было частью игры. Я знал, что кто-то не спускает с меня глаз, но, даже и зная это, не обратил внимания на приземистую колхозницу с сумкой огурцов. Я запомнил ее, но „вычислить” не сумел. Что и признал позже.
Мое объяснение причин, по которым я отказался от встречи, было признано удовлетворительным. Один из офицеров сказал мне: „Никогда не пренебрегайте интуицией. Бывает, что она дороже денег”. Но поскольку я не смог вычислить филера — ту колхозницу, — вместо пятерки мне поставили четверку. И все равно сумма моих отметок была вполне хорошей.
Этот год в разведшколе был трудным, но вскоре я понял, что по сравнению с другими курсантами у меня были кое-какие преимущества. Прежде всего, благодаря военным сборам в системе ГРУ я уже кое-что знал о технике слежки, о том, как пользоваться шифрами и симпатическими чернилами, как закладывать тайники, договариваться с „агентами” о системе сигнализации, пользоваться радиосвязью и фотоаппаратурой. Кроме того, я говорил достаточно хорошо по-японски и, следовательно, не нуждался в особой помощи преподавателей японского языка. Самым большим моим преимуществом было то, что я уже бывал в той стране, где мне предстояло работать. Чуть ли не столь же существенным было и мое умение писать статьи.
Этот год был не менее трудным и для моей семьи — хотя и по другого рода причинам. С семьей я мог видеться только по вечерам в субботу да в воскресенье, так что Наталья все остальное время была для нашего маленького сына и матерью и отцом. Ей одной приходилось возиться со всеми его простудами, ушными болями и прочими детскими недомоганиями. Она бывало шутила, не намерен ли КГБ выдать ей особый диплом за заботу о домашнем очаге.
