В тот вечер я проводил Наталью до дома и условился, что мы увидимся на следующий день. Всю ночь я пролежал без сна, с открытыми глазами. Как только настало утро, я занялся бумагами, необходимыми для развода. Встретив Наталью в тот день, я прежде всего сказал: „Я люблю тебя! — А потом: — Ты пойдешь за меня?” Я думал, что сердце выскочит у меня из груди, когда услышал в ответ: „Я люблю тебя. Да?”
К концу недели у нас уже не было сил ждать, когда я получу этот несчастный развод — и дорогая моя Наташа придумала, как нам быть. Она заняла одну из комнат в родительской квартире, а сестра и отец с матерью спали в Другой.
— Стас, — сказала она, — ты жди на лестнице, пока все не заснут, а потом я тебя тайком проведу в квартиру.
Она вовлекла в заговор свою сестру, и та, убедившись, что родители заснули, дала нам знак. Более месяца Наталья что ни ночь пускала меня к себе в спальню, и никто, кроме ее сестры, не знал об этом. И во все последующие годы сестра ее хранила эту тайну. Это был большой секрет.
Если бы отец Натальи обнаружил меня у нее в постели, он бы убил меня. Я ничуть в этом не сомневаюсь. Даже теперь я содрогаюсь при мысли о риске, которому мы подвергались. И тем не менее, вернись те времена, я сделал бы то же не задумываясь. В те колдовские ночи я узнал, что можно вести себя в постели очень тихо. Как только, в конце 1964 года, я получил развод, мы с Натальей поженились. Мы поселились в квартире ее родителей, в той самой комнате, куда она приводила меня до брака.
Первые семь лет мы так и жили у Натальи — впрочем, родители ее не всегда бывали дома: когда их младшая дочь вышла замуж, они частенько навещали ее. К тому же работа отца Натальи позволяла ему много разъезжать вместе с женой. Когда отец Натальи неожиданно умер в 1971 году, ее мать перебралась жить к своей сестре, так что квартира оказалась более или менее в нашем распоряжении.
Почти два года я проработал в институте, изучая вопросы японского рыболовства возле советских берегов, переводя с японского и английского языков специальную литературу. Это была безопасная тихая заводь — „работай, не думай ни о чем, домой и снова на работу”. Затем, в один из неспешных дней, ко мне подошел мой начальник с новостью, положившей начало моему сотрудничеству с КГБ.
— Только что был звонок из ЦК, — сказал он встревоженно. — Вас просили надо позвонить туда. Прямо сейчас! Спросите Романова.
Я знал, почему он выглядел таким встревоженным. Я тоже был встревожен. Звонок из ЦК — дело для института редкое, и, когда такое случалось, это, как правило, было чревато какой-то неприятностью.
