На палатке, к которой мы подошли, я увидел два флажка. Один союзный, а другой оказался флагом Грузинской ССР. Из палатки вышел обросший густой черной бородой человек. Рост у него был средний, широченные плечи и грудь делали его почти квадратным. Очень сильные волосатые руки довершали образ. Мои спутники громко приветствовали его:
— Привет, Леван!
— Здравствуйте, малчики, — сказал он с сильным грузинским акцентом.
— Принимай гостя.
— Здравствуй, дорогой. Заходи. Вчера получил посылку. Цинандали есть. Мясо с черемшой есть. Заходи. Малчики, сначала цинандали, дела потом…
Через полчаса, закончив дела и дегустацию цинандали, Анатолий и Слава ушли. Я остался на лагере у Левана. От сегодняшнего маршрута он меня отговорил, мотивируя это тем, что хорошее дело надо начинать с утра. Мы сидели под навесом и разговаривали. В какой-то момент Леван посмотрел на часы, извинился и оглушительно свистнул. На той стороне грянул взрыв. Он свистнул еще. Ахнул второй взрыв. Леван заливисто засвистел, взрывы прекратились, а он, обернувшись ко мне, продолжил разговор. Часа через полтора Леван снова засвистел. Сказал мне, что будет производственное собрание на пять минут. В «пять минут» я не поверил, конечно. Но собрание прошло еще быстрее. Леван влез на ящик перед полусотней рабочих и объявил собрание открытым. С ходу начал выступление:
— Сколько раз говорил — не лезь в забой без каскетки. Упадет камень на дурную башку, кто будет отвечать? Я! — Он ударил себя здоровенным кулачищем в грудь. — Если увижу кого в забое без каскетки, поговорю отдельно! Собрание закрыто. Расходись!
Вернулся под навес и продолжил беседу. И так много раз. Казалось, он целиком поглощен разговором с гостем. Но в любую минуту он знал, что делается в его хозяйстве, и время от времени отрывался от разговора, чтобы вмешаться в ход событий.
Вечером Леван пел грузинские песни, совершенно мне непонятные, но красивые.
У Левана на лагере я прожил три дня. С утра дотемна я ходил по ущельям, лазал на склоны, на скалы. Установил, что ниже Хугаза влаголюбивая растительность исчезала. Там, в узком ущелье, шли обычные для Западного Памира горные полынные пустыни. Искал то место, где в 1902 году Федор Алексеенко нашел проломник моховидный. Не нашел, хотя и имел на этот счет твердое указание гербарной этикетки, в которой рукой Алексеенко было написано, что проломник собран на мокрой скале по реке Матраундаре. Автомобильная дорога не совпадала с трассой старой тропы, и мои поиски были безуспешны. Эту скалу с пролом-ником я нашел три года спустя. А тогда обнаружил еще несколько мест, где рос схеноксифиум. Нашел древовидную жимолость. Наткнулся еще на одно местообитание бухарского миндаля. Собрал в гербарий чилон — средиземноморский кустарник. Отметил гигантизм кустов барбариса. Сделал десятка три описаний. Гербарная папка распухла. Точки с интересными находками на карте сгустились. Сопоставил эти сгущения с местами, где располагалась влаголюбивая растительность, а все вместе — с направлением господствующих ветров, несущих скудные осадки. Получилось вот что.
