Теперь все зависело от прочности кровли. Описать все последующее трудно. Я воткнул перед собой клюв ледоруба и стал подтягиваться. Наверное, никогда ни до, ни после мои движения не были такими пластичными — это было что-то среднее между пресмыканием и классическим балетом. Когда я принял почти горизонтальное положение, рюкзак-спаситель навалился сверху, грозя обрушить снежную перегородку, отделявшую солнце от ледяного мрака. Кровля выдержала. Слева в трещину обрушился ее кусок, зазвенел в глубине. Но я уже лежал рядом с провалом. На животе. Надо было сбросить рюкзак и ползти уже без него. Это повысило бы шансы на успех. Но я боялся делать резкие движения и пополз завьюченным. Когда отполз метров десять, понял, что спасен. Но сесть, а тем более встать не решался, Лежа вытащил из кармана сигареты и закурил. Галка сидела на том же месте и по-прежнему глядела на меня. Я понял, что прошло очень мало времени. Курил я минут десять. Только сейчас стало по-настоящему страшно. И холодно. Я был весь взмокший…
Напуганный случившимся, дальше я шел по леднику черепашьими темпами. Каждый шаг многократно проверялся штыком ледоруба. В местах, казавшихся ненадежными, полз. (Пусть бросит в меня камень тот, кто храбрее.) Три километра я шел по леднику несколько часов. Когда добрался до сланцевой гряды, уходившей за пределы ледника, солнце уже катилось к западу, а я был вымотан до крайности. Навалилась апатия. Я тупо-механически переставлял ноги по сланцевой осыпи. Когда внизу показался поселок, я отнес это зрелище за счет расстроенного своего воображения. Никакого поселка здесь, у края ледника, быть не должно. Не было его и на карте. Но когда я спустился ниже, услышал лай собак и стук дизеля, когда увидел людей, то понял, что поселок не представляет собой комплекса моих утомленных ощущений, а существует вполне реально.
Это был поселок горняков. Меня привели к начальнику партии. Он удивился:
— Ты откуда такой?
— Сверху. Из Рушана иду.
— Один?
— Один.
— Ну и псих. А документы у тебя есть?
Я предъявил ему документы и попросил иголку с ниткой. После некоторой беготни игла с ниткой была доставлена из ближайшего барака. Все это время я сидел. Дело в том, что, когда я ухнул в трещину, от штормовых штанов сзади оторвались пуговицы, державшие стандартные подтяжки. На ремне штаны держались плохо. Наверное, за последние часы я отощал, поскольку из тяжелых брезентовых штанов стал просто вываливаться. На людях захотелось привести себя в порядок. Когда подтяжки были намертво пришиты, прорезался голод. Меня накормили, предварительно сунув в руку полкружки спирта. Пока я тут же, в кабинете начальника, расправлялся с бараньим боком, сам начальник, которого все звали просто Володей, занимался делами. Бригадиры, рабочие, маркшейдеры, буровые мастера, подрывники, радист, дизелисты — весь этот люд вливался прибоем в «кабинет», отгороженный тесовой перегородкой от общей столовой, и в том же темпе выливался наружу, получив оперативное разрешение вопросов, назревших на завтрашний трудовой день. Володя был великолепен. Смотреть, как он управляется с делами, было сущим удовольствием. Наконец поток посетителей иссяк. Начальник глянул на меня и торопливо предложил мне спать тут же в кабинете на раскладушке. От спирта, еды и усталости я осовел и еле удерживался в сидячей позиции. Повторного приглашения я ждать не стал. Снов ночью не видел.
