Искушенные театральные деятели, наверное, уже начали подсчитывать, какое же количество актеров и постановочных средств необходимо для такой сложной и смелой постановки. В ораноком театре эти средства сведены к минимуму: ветки обозначают лес, несколько планок — пещеру, кусок камня — скалу, обрывок цепи — рабство. На сцене меняются отдельные предметы — кирки, камни, доски… Активно участвуют в действии броское освещение и странная ударная музыка. Но основное средство выразительности, составляющее пластическую гармонию спектакля, — актер. Он живет, заражая своей человеческой беспомощностью и своими страхами, своими интересами и поисками, несчастьями и победами.
Постановка вызвала большой интерес алжирской прессы, много споров. А споры возникают немедленно. Каждый спектакль неизменно заканчивается развернутым обсуждением, беседой по поводу увиденного. В одних случаях они проводятся солидно — микрофон, усилитель, запись на пленку, в других — более камерно, интимно. Актеры сидят на сцене, свесив ноги, зрители выкрикивают замечания из зала или подходят к ведущему и перешептываются с ним. Иногда эти обсуждения длятся дольше, чем сам спектакль, и прерываются лишь по настоянию дежурных, пришедших закрывать помещение. Особенно активно проходят подобные беседы, когда труппа играет в столице. Да и зрителей здесь больше, можно играть в институтах, училищах.
В то же время спектакль оранцев вызвал немало нареканий. Раздавалась критика по поводу того, что спектакль, претендующий на совершение «экспедиции в недра арабо-мусульманской и африканской культуры», не использует образов ислама, а обращается к древнегреческой трагедии. Кто-то возмущается тем, что человек слишком долго «хрюкает», прежде чем обрести подлинно человеческий облик. А кто-то не приемлет характера Христа, злобного и деспотичного, каким он предстает в финале. И актеры отвечают на это, что тема спектакля не ограничивается рамками мусульманского мира, что человек действительно достаточно длительное время пребывал в животном состоянии и что возникновение религии они считают проявлением жестокости и насилия. Их рассуждения порой звучат наивно, но покоряют своей прямотой и убежденностью, потому что главное для них — это «всё для революции!», как спешит заявить Найми в каждом разговоре, в любом интервью.
Второй спектакль оранской труппы, «Цепа договора», мне довелось увидеть во время ее гастролей в Алжире, когда они снимали небольшое помещение на улице Пастера, что находится позади Алжирского университета. Вход забит фанерными щитами, здание, видимо, было заброшено и подлежит ремонту. Щиты были оклеены афишами гангстерских фильмов, теперь как бы в знак протеста против американского кинематографа оранцы залепили их своими неприхотливыми объявлениями. Любовно убран небольшой холл, в стороне стоит стенд с немногочисленными рецензиями на спектакли театра. Вы не знаете арабского языка? Нестрашно. Вместе с входным билетом и программкой вам вручают полный текст пьесы на французском языке — вы можете сами следить за действием. Впрочем, оно будет настолько выразительно, что едва ли стоит отвлекаться на чтение. Затем вы следуете в зал. Однако «залом» в привычном нам смысле этого слова помещение назвать трудно. Вы просто спускаетесь в подвал, где по стенам стоят грубые деревянные лавки. Посредине уже приготовлен основной реквизит спектакля — «космический корабль», добротно сделанный из железа на твердом каркасе. Соответственно расставлены прожектора. В стороне — магнитофон и диапроектор, экраном служит одна из стен подвала. Эпизоды спектакля разделяются кинематографической хлопушкой: номер эпизода, название сцены. Всего в спектакле девятнадцать сцен. Никаких затяжек, пауз, антрактов. Итак — «Цена договора».
