Я остановился, поднял руки и повернулся к своим воинам. Погоня была окончена. Стражники застыли передо мной грязной, измазанной в саже, уставшей коробкой. Их глаза горели, выдавая бурю эмоций, что стегали буйные головы. Мы это сделали. Мы смогли.
— Победа! — вскинул я клинок остриём к посеревшему предрассветному небу.
— Ххорра!.. — Обезумели воины, закричали, зазвенели железом, вскинули оружие кверху. Уже дважды хитрый Давид раздавил Голиафа. Дважды жалкая кучка защитников управилась с целой ордой. Люди праздновали победу, их вера в себя возросла до небес. Теперь им было всё по плечу.
Из толпы выскочили ребята. Кос и Калаш подхватили меня на руки, усадили себе на плечи и закружили в радостном танце перед коробкой, ни на секунду не переставая кричать и смеяться:
— Слава торреку!.. ха-ха!.. Андрей, ххорра!..
— Ххорра, ххорра, ххорра!!! — поддержали их кличем бойцы.
Тем утром мы ещё долго кутили, долго радовались и праздновали победу. Люди устали. Им нужен был отдых. Они славно здесь поработали.
Радость победы быстро прошла, сменилась горечью пепла на губах и кровоточащей раной на сердце. В битве мы потеряли больше сотни бойцов. Их тела погрузили на телеги и отправили в крепость. Моя и без того маленькая армия таяла на глазах.
Сидеть на холмах пришлось три дня. Низина всё это время была недоступна: деревья медленно догорали, превратившись в громадные угли, и всё накаляли жаровню, чадили воздух косматыми дымками, а сухой ветер жаркой вьюгой разбрасывал над землёй белоснежный пепел. Огонь едва не выбрался из чаши и не бросился пожирать остальной лес. Обошлось десятком сваленных куй у южного склона, и чаша снова закрылась.
Смрад внизу стоял ужасающий. Копоть и гарь, палёное мясо и недогоревшие тряпки, оплавившиеся кости, покрытые чёрной коркой проступившей бог весть откуда смолы — нещадно стегали разум, сводили с ума. Низина обратилась большой братской могилой, которая могла вместить ещё многих. Спуститься я решился не сразу и тут же о том пожалел. Приступ паники и едкого страха внезапно свалил меня на колени, лишь только я огляделся вокруг, лишь только понял, что натворил, своими глазами увидел дела грязных рук. Это всё я. Это всё сделал я…
Тогда меня увели. Я точно не помню, кто первым заметил мои перемены. Может Борис, а быть может кто из ребят, но всё было будто во сне. Для меня собрали шатёр в дне пути от низины и там я сидел и рыдал, пока не прошло. Пока разум снова стал ясным, стал светлым… ребята даже хотели прислать ко мне Тири, но, слава Богу, не успели отправить в Угрюмую вестовых.
