— Я сам…
Викторина повысил голос. Он решил навсегда покинуть эту хижину, если мир не будет восстановлен. Мато смотрел на него по-прежнему сердито, но в его взгляде скользнуло удивление: как? Теперь и этот махоу возражает ему и становится на сторону Техины?
Я сказал, что мы подумали о нем, — продолжал Викторина, — и, поскольку он не хочет прийти, отнесу ему сегодня вечером его часть тамаараа… Никогда не видел более довольного человека!
Моссиу (до сих пор молчавший) поднялся со своего кресла и обнял Викторину. Затем он вновь погрузился в Библию. Мато со сконфуженным видом вышел из хижины, а Техина с Викториной занялись приготовлениями к пиршеству.
* * *
Собрали все лампы деревни, чтобы осветить площадку, заполненную пародом, всюду горели гирлянды шаров ати, чей душистый дым отгонял москитов. Ночь была теплой и очень тихой.
Матаоа и Хаамару сидели рядом бок о бок и чувствовали, что их дружба стала еще крепче: они вместе бесстрашно встретились с бритвой старого Тавиты, который сейчас, сидя напротив них, за обе щеки уписывает свинину. А в этот вечер, устроенный в их честь, они разделили ритуальную домашнюю птицу, приготовленную для этого случая.
По правде сказать, они оба считали, что не следовало входить в такие расходы по столь незначительному поводу. Теперь, когда все было позади, они сожалели о своих прежних страхах перед операцией, она оказалась гораздо легче, чем они думали. Самое неприятное было целый месяц носить повязку и не иметь возможности купаться в море, но зато потом они займут свое место среди больших мальчиков. Начнется новая жизнь.
Матаоа испытывал стыд при мысли, что все знают, как он выряжен под набедренной повязкой, хотя Хаамару находился в гаком же положении, да и все мужчины проходили в свое время через это. Разве не смешно, что его кокоро обернут листом и подвязан к животу веревочкой? Ему хотелось, чтобы тамаараа закончился скорее, хотя он и старался принять важный вид, слушая речи старших.
Некоторое время беседа шла о религии. Голос Тавиты покрывал гул общего разговора:
— Нет ничего плохого в том, что люди жертвуют столько, сколько считают нужным. Каждый поступает согласно своей совести, никто не должен ни за кем следить.
— Но разве те, у кого больше перламутровых раковин или копры, не должны давать больше других? — спросил Тао. — Конечно, должны! А поступают ли они так? Кто их проверяет?
— Они должны поступать, как велит совесть. Им ведь хорошо известно, что бог их видит.
