В те страшные дни, когда раскаленный воздух подобен крутому кипятку, пальмовая роща застилает землю нежной тенью. Все живое забирается в эту пелену тени, спасается ею. Из пальмовых листьев плетут упругие, как пружины, корзины и циновки, а из волокна делают веревки и канаты. Древесина отстоявших свой век стволов идет на строительство жилищ.
О стройной пальме сложены стихи и песни. В пустынном, обездоленном краю это чудесное дерево дает человеку жизнь. Что бы стал делать кочевник без пальмы? Абу Бекр качает головой — такого не может быть…
В дверь моего гостиничного номера кто-то осторожно, как бы извиняясь стучит. Похоже, постучавший понимал, что в четыре часа утра беспокоить неудобно Приоткрыв дверь, я увидел алые шаровары дежурного по отелю.
— Вас хочет видеть один человек. Он ждет в фойе.
Абу Бекр пришел проститься.
— Куда же ты в такую рань? полюбопытствовал я.
— Километрах в пятнадцати отсюда базарный день — торг верблюдов. Мне нужно спешить, чтобы подыскать крепкого верблюжонка.
— Постой, Абу Бекр! Поедем вместе, — я позвенел ключами от автомашины.
— О нет! На моторе в то место не проедешь. Скалы. Дюны. Дороги нет. Туда можно только пешком или на верблюде.
И тогда я решил отправиться со стариком в пустыню пешком. Из багажника машины я достал прихваченную в поездку джеллабу. Плотная хлопчатобумажная ткань защищает тело от солнца и греет в холодную в здешних местах ночь.
Пройдя спящим поселком, миновали пальмовую рощу. Абу Бекр безошибочно вышел на едва заметную тропу, и мы начали свой нелегкий переход по пустыне. Восточный край лилового, как слива, неба стал линять, появились сиреневые и розовые тона. В пути я выспрашивал о миражах, смерчах, скорпионах. Постепенно мы подошли к теме о верблюдах.
— Как понять тебя, Абу Бекр? В Варзазате ты только что продал своего верблюда, а теперь хочешь купить другого? В чем смысл этих сделок?
Мой спутник рассмеялся, настолько наивным показался ему мой вопрос.
— Я всю жизнь только этим и занимаюсь! Покупаю верблюжонка, выращиваю его, учу, а продаю уже настоящего верблюда.
Подробные терпеливые объяснения старика по-новому раскрывают мне жизнь пустыни. До встречи с кочевником я всегда представлял себе пустыню куском карты, окрашенным в цвет подсолнечника, без обозначений рек и городов. Теперь я вижу ее ожившей, изрезанной вдоль и поперек караванными тропами. Благодаря верблюду не знающие покоя кочевники дали жизнь этому опаленному зноем краю. Совсем не зря столь гармонично и расчетливо сконструировала природа горбатого вездехода.
