– Да терпимо, вашбродь, нога-то – она ладно, тут, вон, седалище уже от такого отвыкло, – усмехнулся Потап. – Ничего, приноровлюсь, это все лучше, чем на одной ноге, словно бы воробей, прыгать.
До Умани добрались за неделю. Пятерка Лужина забрала коней и, попрощавшись, отправилась на юг в обратную сторону. На дорожной станции большого выбора не было, и, поспорив для порядка со смотрителем, Лешка дал команду занимать своим людям крытый тарантас.
– Уперся, зараза. Вас, говорит, четверо едет! Никак, дескать, нельзя на одной повозке такое. Не положено, и все тут. Ладно, хоть сговорились потом, я ему доплатил сверх подорожных, ну он и дал добро. По регистрационному журналу нас как бы двое сейчас с Алексеем Александровичем едет – это капитан Егоров и поручик Бестужев. Четырех лошадей впрягать будем. Похоже, таким вот именно «макаром» нам и дальше сговариваться будет нужно. Только, Вась, тебе придется возле кучера на козлах ехать. Как ты?
– Да мне-то, Алексей Петрович, это только за радость, – обрадовался Афанасьев. – Ну, вот чего я в тесноте-то буду с вами сидеть?
Дальнейший путь до Киева шел по уже отлаженной схеме. На почтовых ямах приходилось доплачивать из своего кармана, но серебро все решало, и к вечеру девятого дня они были уже в столице южной губернии.
Постоялый двор вонял дегтем, кислыми щами и вареной требухой. Из местного трактира слышались выкрики, а сбоку от входа лежал мужик и громко храпел. По совету опытного путешественника, одетого в добротную штатскую одежду, отошли от почтовой станции на пару сотен шагов и, расспросив встречных, направились к тому дому, где принимали на постой. Было в нем гораздо спокойнее и чище. Хозяева не ломили цену и накормили всех сытной едой.
– Вот тут, значит, мы и будем пока квартироваться, – решил Алексей.
Три последующих дня у него ушли на выяснение судьбы Карпыча. Побывал он у военного коменданта, в местном военном госпитале, в инвалидной команде и в губернской канцелярии. Все было тщетно. Списанного от военной службы младшего сержанта Зубова ни в одних списках этих учреждений не было. И он уже совсем было отчаялся, когда из серого здания губернского правления вышел худенький пожилой дяденька и, шмыгнув носом, обратился к нему тихим и каким-то бесцветным голосом:
– Вам так важно знать, где может быть ваш человек, так, господин капитан? – и после утвердительного ответа Егорова развел руками. – Вы уж не гневайтесь, милостивый сударь, но с этой войной, а особенно после заключения недавнего мира, ведь столько народа через наш город проследовало. Все столы у нас тут бумагами завалены. Разрешите представиться – Смыкин, коллежский регистратор. Вы когда к нам в губернскую канцелярию заходили, я еще у окна в пакеты исходящие губернские реляции раскладывал.
