– Да брось ты извиняться, – усмехнулся Алексей. – Какие могут быть у меня обиды. Ты ведь и сам гораздо лучше, чем, вон, хочешь казаться. За меня не поленился похлопотать, когда узнал, что на перевал майора Сулина с карательным приказом Каменского послали. Всех, кого нужно, на ноги поднял, а так бы неизвестно, как дальше там все сложилось. Так что должок у меня перед тобой.
– Ну ты и наговоришь, Алексей, должок! – взмахнул тот рукой. – Мы же с тобой сослуживцы, боевые офицеры. Другу дружке нам нужно помогать. Вот приедешь ко мне в имение или хоть в московский, а хоть и санкт-петербургский дом, вот там мы с тобой погуляем и повеселимся. Покажем этим шаркунам, пороха не нюхавшим, что значит настоящие, боевые офицеры!
– Пока-ажем, – улыбнулся Егоров. – Еще как покажем, Митька.
– Ну и хорошо, – вздохнул тот, оглядывая заваленный бумагами стол. – Ладно, работать мне нужно. На вечер большое заседание назначено, всех полковых командиров собирают с отчетными сведениями, а у меня еще тут ничего не разобрано. И это вот еще по поводу твоих солдат, коли они тебе так интересны. Казна наша немного задержалась, но вот-вот и для них по случаю виктории премиальные деньги тоже подойдут. Вроде бы как по десять рублей на рядового и по пятнадцать на капрала их полагается, ну и дальше там, по унтерам еще выше, только я вот не помню уже, кому и сколько причитается. О да, кстати! И еще поговаривают, что императрица выразила желание отчеканить для всех нижних чинов, кто участвовал в войне, наградную медаль в честь Кючук-Кайнарджийского этого мира. И что называться она будет ПОБЕДИТЕЛЮ при шикарной Георгиевской ленте! Якобы всех, кто только в живых из солдат остался, теми самыми медалями наградят. Хотя не знаю, правда ли то? Это же более сотни тысяч их ведь тогда надобно будет казне чеканить. Сколько же серебра на них изведут? – и он неодобрительно покачал головой.
Здесь, за Свиштовым, на холме, откуда было видно, как широкий Дунай расходится на два рукава, как раз и было то место, куда стремилась пятерка всадников.
– Ну вот мы и приехали к вам, родные, – Лешка погладил два стоявших рядышком, чуть покосившихся деревянных креста. – Вот уже третий год, как вы от нас ушли. Война эта закончилась, а нам уже пора уходить в Россию. Мы вас всегда будем помнить, братцы-егеря. Дядька Никитич, спасибо тебе за все. Если бы не ты, даже не знаю, наверное, и меня бы тут сейчас не было. Ты был мне как отец. Отто Карлович, твои отменные штуцера отомстили за вас убийцам, а внук твой стал настоящим оружейным мастером. Анхен, девочка моя зеленоглазая, ты всегда будешь в моем сердце, родная. Как бы там ни сложилась моя жизнь дальше и с кем бы ни свела меня судьба, но ты моя первая и самая настоящая любовь, которая никогда не забывается. Прощай, Анхен, прощай, Никитич, прощайте, братцы-егеря, я буду вас помнить всегда, сколько бы ни было мне отмерено в этой жизни!
