Командир рисковал, выйдя из-за сопки в лоб БМПешке, но этот риск был рассчитан и оправдан. Вертолет выскочил перед похитителями словно черт из шкатулки и всадил свои ПТУРСы в цель в тот момент когда те, внутри, опъяненые успехом, орали в лорингофоны шлемов о великой победе над ревизионистами.
БМПешка, проглотив словно в замедленном кино, каплеобразные в полете тела ракетных снарядов, еще секунду двигалась, не меняя формы и направления движения. Бесконечно длинную секунду внутри БМП ещё орали и казалось, что труд наш напрасен. Нервы казалось вибрировали от напряжения в ожидании следующего мгновения, в течении которого последует ответный удар ЗРК Стрела и снесет нас на склон сопки, сминая словно консервную банку фюзеляж, рассыпая в стеклянную пудру триплекса кокпита, раскидывая нелепо в разные стороны лопасти винтов, рубящих в последнем усилии словно гигантская мясорубка, фарш из тел людей и металла машины, заливая всё это соусом масел и топливом из пропоротых баков.
По истечении последней, отпущенной судьбой секунды, беглая БМП вдруг вспухла оранжевым шаром внутреннего разрыва, откинула в сторону гусеницы, распустив их на металлические дробные ленты, скинула на бок башню со спичкой ствола, вывернула наружу броневые лючки, накладки, наконец замерла, горя и пачкая жирным дымом нежную, как на полотнах китайских старинных художников, голубизну неба.
Командир не посадил машину рядом, не стал кружить над падалью, проверяя свою работу. Он поступил как спокойный, надежный профессионал. Мы чуть подвернули и с набором высоты пошли домой в отряд. Подполковник уходил в отпуск и не собирался задерживаться, размениваться на мелочи, предоставя начальству разбираться кого и как награждать или наоборот, наказывать. Только по прилете, стягивая шлемофон с потной головы, буркнул, предотвращая возможные восторги любопытствующих, мол уничтожение собственной техники не является геройской победой.
Уходя в отпуск, командир всегда оставлял за себя начштаба, да ни один замполит и не рвался побывать в его шкуре. Начштаба, майор Иванов, хоть сам не летал, но офицером был настоящим, до мозга костей, и уважением пользовался стопроцентным за кристальную честность, за грамотность, да за все, что являло его человеческую сущность. Майор требовал от нас соблюдения формы одежды, и первым выполнял это требование до мелочей. В отличии от нас, разгильдяев, начштаба можно было направлять на строевой смотр в любую произвольно выбранную минуту нахождения в части — всегда выбрит, перетянут ремнями портупеи, а складки брюк наглажены так, что казалось о них можно порезаться.
