– Полагаешь, если отправлюсь туда один…
– Не знаю, – перебил он меня. – Зато знаю, что доставать тебя из подземелий – штука куда более сложная, чем не допустить, чтобы ты туда попал. Пока же никто не осмеливался нападать на моих людей. И уж поверь, братья получат четкие указания, как им следует поступать, если вдруг что-то пойдет не так.
– Спасибо, Лукас, – сказал я искренне. – Весьма тебе благодарен.
– Что же нам еще делать, как не держаться один другого? – ответил он, а потом повернулся к окну. – Приближаются времена, когда станет ясно, кто друг, а кто враг. И я надеюсь, в эти времена мы окажемся по одну сторону баррикад.
– Я никогда не посмел бы в том сомневаться, – сказал я.
Лукас хорошо выбрал инквизиторов, которые должны были меня сопровождать. Все были высокими, плечистыми и бородатыми. Бог свидетель, не хотелось бы мне сражаться против этой шестерки…
У калитки я показал письмо, и альмосунартий, который стоял там на страже, явственно смешался.
– Приглашены лишь вы, мастер Маддердин, – сказал наконец. – Без товарищей…
– Таков приказ Лукаса Айхендорффа, – отозвался командир эскорта.
– Я должен… должен… – запинался монах. – Обождите, господа, – он повернулся и быстрым шагом направился к дому.
Вернулся через некоторое время и отворил калитку.
– Милости просим, – сказал.
Опеку над нами принял еще один монах.
– Ступайте за мной, мастера, – сказал.
Повел нас в сад, но потом остановился.
– Брат Сфорца желает поговорить с мастером Маддердином с глазу на глаз, – сказал. – Остальные останутся здесь.
– Мастер Маддердин нездоров. Провел немало дней в нашем лазарете и едва избегнул тяжелой болезни. Нам приказано не спускать с него глаз, – пояснил предводитель моей охраны без тени иронии, без тени усмешки и с искренностью купца, продающего бриллианты чистой воды.
– Брат Сфорца встретится с ним на пороге часовни, – монах показал пальцем на строение посреди сада.
– Мы подождем.
Я пошел вслед за монахом, а когда тот указал на каменную лавочку, уселся на ней. Через минуту заметил людей, что несли кресло с братом Сфорцой. Они поставили оное передо мной, а потом без слова отошли. Искалеченный альмосунартий долго всматривался в меня, и во взгляде его я видел как ненависть, так и, пожалуй, каплю уважения. Я ведь поставил крест на его планах, и хотя мы оба знали, что я никому ничего не докажу насчет человека, занимающего столь высокий пост, хватало уже и того, что он и его подчиненные теперь были не в силах реализовать свои гнусные планы.
