Старфайндер — точно нет.
Он увидел, что руки у него начинают дрожать. И ничуть не удивился. Эта дрожь не имела никакого отношения к физическому страху. Он был бы рад, если все было иначе. Дрожь была одним из симптомов знакомого состояния. Он с ожесточением сунул руки в карманы своей куртки китобоя, чтобы они не выдали его. Он надеялся, что недавняя серия мозговых ударов, которые ему пришлось перенести в клинике компании, возымеет более длительный эффект.
— Это всего лишь твой третий или четвертый выход из «Гринлайта», да? — сказала Наиси Но-Ку.
Он согласно кивнул.
— Сплошь ложное наведение.
(Это не было чем — то необычным: сенсоры наведения не могли реагировать на «сознательные» живые формы, и «Ионам» приходилось тратить половину времени на погоню за астероидами).
— Ты переведен с «Мериториуса», ведь так.
На этот раз он даже не удосужился кивнуть. Она излагала факты, а не задавала вопросы.
— Месяц назад. — Про себя он добавил: «Спасибо клинике». — Кажется, мое личное дело теперь в открытом доступе.
— На борту судна — китобоя не существует никаких секретов… уж ты должен это знать, Старфайндер.
Он знал и довольно хорошо. И все же один секрет на борту «Гринлайта» все — таки существовал. Секрет его перевода. Причину знал лишь корабельный врач. И, разумеется, он сам.
Он снова почувствовал правой щекой взгляд девушки. И с досадой заметил:
— Мой шрам кажется тебе интересным?
— Согласись, он несколько необычен.
— Это ожог, полученный от энергии 2-омикрон-vii. — Перевозивший руду корабль — кит, где я служил юнгой, не лишили надлежащим образом ганглия — центрального нервного узла. — Ему не хотелось рассказывать, но слова вырывались сами собой. — Корабль на одну десятую оставался живым. Пространство центрального нервного узла переоборудовали под каюты для экипажа, ну и однажды ночью там возникло излучение. Восемнадцать членов экипажа погибли сразу, еще дюжина умерла позже. Я потерял зрение. Около двух лет я был слеп. И знаешь, что я делал все эти два года? Слушал аудиокниги — записи произведений классической литературы. Записи всех тех книг, которых не читал в то время, когда мог видеть. Хотел сквитаться с собственными глазами за то, что «бросили меня». Но, «читая», я знал: на самом деле я хочу сквитаться не с глазами, а с теми дьявольскими биологическими видами, которые выжгли мою сетчатку. Восстановив зрение, я стал Ионой.
Теперь он почувствовал на своей щеке еще и взгляд Кессельмана и разозлился на себя за такую несвойственную ему вспышку, хотя и знал, что это результат внезапного острого стремления отвлечься от своих дрожащих рук.
