Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 | страница 35



В последний день лета, в самом конце сентября, они едут в Париж, обратно к своим несчастьям, получив несколько новых ран. Скотт ведет машину вдоль скал, высоко над шумящим морем, слепящее солнце справа, и вдруг Зельда ни с того ни с сего хватается за руль, безумно хохочет и изо всех сил поворачивает в сторону пропасти, она хочет, чтобы они в машине рухнули в спасительную морскую пену. Но Скотт в последний момент вырывает у нее руль и поворачивает в другую сторону. И только несколько камней с краю дороги с грохотом падают в море.

*

Рут Ландсхоф несется через двадцатые годы в безумном потоке, меняя друзей, меняя автомобили, меняя собачек — но сохраняя свой шарм. Она внучка крупного издателя Самуэля Фишера и играет в крокет с Томасом Манном, студенткой она снимается у Мурнау в фильме «Носферату», а взрослой она общается с Чарли Чаплином, Артуро Тосканини, Оскаром Кокошкой, Гретой Гарбо, Жозефиной Бейкер и Мопсой Штернхайм. Ах да, еще Марлен Дитрих — с ней она недавно демонстрировала коллекцию купальников, и теперь, прекрасным летним днем 1929 года, в палаццо Вендрамин в Венеции, с бокалом холодного мартини в руке и с видом на Гранд-канал, она говорит Карлу Фольмёллеру, своему блестящему временному спутнику жизни: «Возьми на эту роль Дитрих, у нее такие ноги, их так и хочется погладить».

Фольмёллер уже несколько дней сидит в своем палаццо с Карлом Цукмайером и Рут, он работает над сценарием и подбором актеров для «Голубого ангела». Несколько лет он уговаривал Генриха Манна продать права на экранизацию романа «Учитель Гнус». Ему нужна исполнительница главной роли, та самая Лола-Лола, Голубой Ангел. «Дитрих?» — с недоумением переспрашивает Фольмёллер. Как же ему убедить Йозефа фон Штернберга [19], режиссера, и Эмиля Яннингса, исполнителя главной роли, что неизвестная танцовщица варьете должна сыграть главную роль в чертовски дорогом фильме студии UFA? «Ничего, как-нибудь устроим», — отвечает Рут Ландсхоф и смеется. Разумеется, они устроили всё наилучшим образом.

*

У Конрада Аденауэра [20] в сентябре 1929 года подходит к концу месячный отпуск с семьей на Тунском озере, он смотрит на итоговый счет, вздрагивает, и его жена Гусей чувствует — что-то не так. Вечером, в купе поезда, когда дети после одиннадцати изматывающих партий в «Приятель, не сердись» [21] наконец-то заснули, Аденауэр рассказывает ей о своих проблемах. В самых общих чертах. Конрад Аденауэр был из очень богатой семьи. Ключевое слово — был. В прошлом году он заразился американской биржевой лихорадкой, продал все свои солидные немецкие акции — машиностроение, химическая промышленность, газовые заводы — и вложил все деньги в загадочные американские компании с красивыми названиями и громкими обещаниями: Bemberg Shares и American Shares. Дело казалось настолько выгодным, что он продолжал покупать их акции уже в кредит. Но обе компании внезапно обанкротились. А Конрад Аденауэр летом 1929 года должен Дойче Банку невероятную сумму в миллион марок. Он боится, что его долги вскроются как раз в швейцарской гостинице. Но своей жене Гусей он таких подробностей не рассказывает. Он говорит только о временных финансовых затруднениях. Она не верит ни единому слову.