— Взять — дело нехитрое, это всякий дурак может, а вот не взять!.. Тут надо иметь за душой кое-что поважнее денег…
— Отказываюсь тебя понимать! — Домантене резко отвернулась и долго молчала: была очень недовольна мужем. — Ах!.. — вздохнула она наконец. — Какое прекрасное начало было бы для собственного дома! Все строят дома, одни мы несчастные…
— А чего нам недостает? Моего заработка вполне хватает на жизнь.
Она задумалась.
— Надеешься всегда столько зарабатывать? — Ее голос дрогнул, словно она предчувствовала, что впереди их ждут беды и несчастья.
— Надеюсь… Можешь мне поверить, честный труд на пользу родине лучше всего обеспечит наше будущее. Кто стремится поскорее набить себе карман, заработать нечестным путем, тот совершенно не верит в Литву, тот ее враг.
Теперь Домантене не удержалась от улыбки:
— Не мудрец ты, а жалкий слепец! Помнишь ли, кто дал тебе приличную службу? Знаешь ли, кто посадил тебя в директорское кресло? Думаешь — честность, трудолюбие, справедливость и прочие ангельские достоинства?
Домантас молчал.
— Кроме того, тебе лучше знать, — продолжала она, — как постоянна и надежна у нас служба: никто не уволит полезного работника… Достаточно сослаться на пример той же Бутаутайте… Очень убедительно!.. Как же, как же! Честному человеку всегда есть место. Будешь честным всегда — и никто у тебя службы не отнимет. Глупец! — И Домантене снова сердито отвернулась.
Домантас сжал зубы и застыл, боясь сорваться. Лишь холодными льдинками блестели на его бледном лице глаза.
X
Однажды июньским вечером Мурза и Домантене уехали на автомобиле за город. Хотя они теперь частенько носились по извилистым дорогам каунасских окрестностей, но обычно, насладившись скоростью, еще до захода солнца возвращались в город. Домантене не разрешала забираться куда-нибудь подальше, оставлять машину у обочины и любоваться лесными полянками и полевыми цветами.
День был душным и жарким. И те, кому удалось вырваться из города, не торопились покидать зелень полей, утопающие в тени долины, лесочки.
Миновав поросший ивами берег Немана, Мурза свернул в сторону Пажайслиса[9].
Вечерние дали светлы и прозрачны. Деревья и кустарники ярко освещены лучами заходящего солнца. По ним бежит длинная тень их автомобиля. Ветра нет, только от быстрой езды в открытой машине треплет волосы освежающая струя воздуха.
Домантене не вспоминала о доме. Забыла она и о том, что пора возвращаться.
Машина свернула в густой сосновый бор. В лицо пахнуло свежестью, лесной сумрак скрыл от глаз дали. Теперь они медленно катили по ровной безлюдной дороге. Вначале лучи солнца еще пробивались сквозь стволы. В глубине стало темнее, сосны стояли густо. Вот взгляд еще отыскивает маленькие прогалинки, но дальше сосны заслоняют друг друга, их кроны смыкаются, сливаются, и перед глазами только огромная темная стена. Тишину нарушает лишь глухое бормотание мотора. Каждое дерево, каждая иголочка, каждый листок застыли в вечернем покое.
