— Я глубоко убежден, что каждый человек обязан иметь какой-то идеал, — нарушил молчание Домантас. — Благо народа, наука, искусство… Иначе жизнь очень быстро наскучит и потеряет смысл.
— Ваша правда, — искренне согласилась она, — обычно ценность человека определяется тем, каково его мировоззрение, его идеалы. Особенно если он сам выстрадал их. Это формирует личность, делает её свободной, не так ли? А свобода личности — величайшее благо!
— Все люди, придерживающиеся ваших взглядов, превозносят свободу личности, но сами обычно почти не обладают ею и за другими ее не признают.
— Ошибаетесь.
— Не думаю. Посмотрите на наших атеистов — это же величайшие фанатики! С пеной у рта нападают они на всякого человека иного мировоззрения.
— О нет! Я сама атеистка, но глубоко уважаю тех верующих, которые действительно искренне верят, для которых вера является источником добрых дел.
Домантас о чем-то задумался и лишь после довольно долгой паузы сказал:
— Однако для семьи, например, скверно, когда у мужа и жены разные взгляды. Лучше, когда они исповедуют одно и то же.
— С этим я не стану спорить, тут у меня нет никакого опыта, — усмехнулась Юлия. — Но думаю, что гораздо лучше, чтобы у них были различные мировоззрения, чем одинаковое, откровенное мещанское стремление к мелкому эгоистическому счастью. Не правда ли?
— Возможно. Тут я согласен.
— Мне кажется, даже лучше, если супруги мыслят самостоятельно, независимо и не подавляют друг друга. Да, да! Мне жаль тех женщин, которые только пережевывают мысли своих мужей, их слова, их взгляды. О, сколько встречается таких дамочек, которые любят щегольнуть какой-нибудь хлесткой фразой, высказать нечто очень умное о политике, экономике, но ничего своего, они как попугаи повторяют чужие слова, не понимая их толком. Какими жалкими выглядят они в тени своих владык, тоже по большей части бесконечно убогих. Не думайте, я не оправдываю и мужей, — горячо говорила Бутаутайте. — Уж они-то умеют быть царьками. И еще какими! И разве не досадно, что какое-нибудь ничтожество, пустой вертопрах нагло навязывает жене свои жалкие взгляды и извращенный вкус? Конечно, такие мужчины и слышать не хотят об эмансипации, о самостоятельности женщин…
Домантасу казалось, что все эти филиппики относятся прямо к нему. Нахмурив брови, он стал припоминать свои споры с женой. Не раз пытался он втянуть Зину в орбиту своих интересов и стремлений, сделать ее соратницей в борьбе за свои идеи… Но ведь его идеалы — это не жажда увеселений какого-нибудь мещанина! Благо отечества, самопожертвование во имя интересов народа, страны — это же чрезвычайно важно для каждого литовца, в сердце которого еще не угасло чувство любви к отчизне… И в своих разговорах он никогда не прибегает к жандармской грубости. Но жена его не понимает. Его слова отскакивают от нее, как от стенки горох, теряются, подобно маленьким огонькам в бескрайних просторах серых буден. Карьера, ужины, полезные знакомства, подношения и подарки заслоняют ее горизонт, словно густые тучи.
