Последние фразы она произнесла после небольшой паузы, четко и резко выговаривая каждое слово… И в голосе ее ощущались сдерживаемые слезы.
Домантасу вдруг вспомнилось, как она была вынуждена уйти со службы в его департаменте. Он покраснел и почувствовал себя несколько неуютно.
— Что ж… Прошлое дает вам право не особенно хорошо думать обо мне. — Голос его дрожал, и он не смел поднять на Юлию глаз, рассматривая коробку от сигарет, которую вертел в пальцах.
— Не будем поминать прошлое. — Она встала. — В прошлом все великолепно. Я думаю о будущем. Разрешите просить вас только об одном: когда станете высокой персоной, не за бывайте старых знакомых… Благоволите хоть изредка посещать их.
Губы ее задрожали, лицо напряглось, покраснело, в глазах блеснули горькие искорки.
— Мне очень больно все это слышать. — Домантас был по-настоящему взволнован. — Ну, получил я какую-то службишку, разве виноват в этом? И вообще ваши упреки для меня неожиданны. Правда, я был невежлив, столько времени не заглядывал к вам, но… Может, я только потому не посещал вас, что слишком хотел видеть.
Последняя фраза как-то непроизвольно сорвалась с его губ.
Крауялене уставилась на гостя во все глаза. Казалось, она не может даже пальцем шевельнуть.
Викторас поднялся, поклонился.
— Разрешите извиниться и распрощаться.
Юлия вскочила.
— Прости меня, Викторас! — вырвалось у нее.
Взволнованно и удивленно, словно что-то спрашивая и боясь ответа, смотрела она на него.
Какое-то время Домантас не мог понять, почему столь внезапно изменилось ее отношение. В глазах не осталось ни тени иронии, горечи, холодности, теперь они лучились дружественностью и любовью… Юлия протянула ему руку:
— Будем друзьями!
Домантас взял ее руку, прижал к губам. Он испытывал столкновение каких-то противоречивых чувств — обиды, радости, надежды; все это словно опьяняло его.
— Я хотел вам кое-что сказать… — И он снова покраснел. — Если говорить правду, я не на шутку начинаю опасаться за свое будущее…
Он был и оставался наивным и сентиментальным эгоистом, склонным к преувеличенному отчаянию, неспособным трезво оценивать явления действительности, полным неверия в свои силы.
И все-таки Крауялене смотрела на него с сочувствием, с любовью, с печалью, но и со скрытой радостью.
— Все эти события вашей жизни, события, которые вы так близко принимаете к сердцу, не имеют большого значения, друг мой. Пройдет время, вы с улыбкой вспомните о них, и все. Окончите университет, бросите казенную службу, начнете новую, независимую жизнь. Конечно, одиночество очень мешает вам… Но вы слишком упрямы. Забрались в свою нору и никуда не показываетесь. Где это видано — хоронить себя в молодые годы!
