Частенько Домантас забирался далеко в загородные луга или шел в кино, кафе, только бы не пойти к ней. После того разговора на балу они не виделись. Прошло полгода… Меланхолия, а вместе с ней и чувство тоски все усиливались в душе Домантаса, росли… Время не лечило ран.
Почему его не интересовали другие женщины? Может быть, потому, что был он слишком замкнутым и пассивным, что его подсознанием владела память о Зине; эта любовь была спрятана в глубинах души и независимо от его воли всякий раз всплывала на поверхность… Поползновения Лапшене вывели его из равновесия, он почувствовал их опасность. Для того чтобы успешно противиться ее чарам, ему необходима была дружба порядочной женщины. И он все чаще и чаще думал о Юлии.
В воскресенье после обеда Домантас сидел у себя в ставшей уже привычной позе: локти оперты о стол, ладони охватывают лоб… Вдруг он встал, надел шляпу и отправился в город. Решил навестить Крауялисов.
Дома была лишь Крауялене. Юлия встретила его приветливо, но довольно холодно. Предложила сесть, обронила несколько ничего не значащих фраз. Он-то думал, что она стосковалась, обрадуется… Поэтому испытывал некоторое разочарование и даже досаду.
Приглядевшись к хозяйке повнимательнее, он заметил, что Крауялене порядком изменилась: похудела, побледнела. Под глазами и в уголках губ пролегли скорбные морщинки — знаки долгой печали.
— Давно мы не виделись, господин Домантас. — Она наконец посмотрела прямо в глаза ему. — Многое переменилось за это время… Вы, кажется, снова взялись делать карьеру… Нашли могущественных покровителей или, если не ошибаюсь, покровительниц?..
Домантас отвел глаза в сторону. «Чертовски скоро люди обо всем узнают… И откуда бы?»
— Что до карьеры, то какая уж там карьера… А насчет покровителей вы преувеличиваете. — Голос его звучал нетвердо, и он все избегал ее взгляда.
— Ну что же. Великолепно. Карабкайтесь вверх по этой лестнице, глядишь, куда-нибудь и долезете… Может, и до министерского кресла. Желаю вам всяческих успехов!
В словах ее невозможно было не услышать горечи и скрытого упрека.
Домантас нахмурился. Сегодня он особенно болезненно воспринимал ее иронию.
— Каждый из нас имеет свои стремления… И, хочешь не хочешь, мы при них остаемся, хотя другим они, быть может, кажутся смешными или глупыми.
— Мне ваши стремления не смешны. Получите наконец высокий чин, все перед вами будут гнуть спину, добиваться вашей благосклонности. А вы в свою очередь будете сгибаться в дугу перед чинами более высокого ранга. Начнете менять свои убеждения в соответствии с модой, измываться над нижестоящими. Это и будет подлинной свободой, подлинным величием личности! Где уж тут смеяться! Рыдать следует над человеком, которого влекут подобные идеалы!
