Домантас нахмурился.
— Может, не очень удобно это посредничество…
— Ну о чем вы говорите! — уставился на него Буткус. — Неужели не ясно? Госпожа Лапшене хочет познакомиться, послала меня… Она же смертельно обидится!
— Хорошо, идем!
Они подошли к столику Лапшене.
— Разрешите, сударыня, представить вам моего коллегу господина Домантаса! — торжественно отрекомендовал Буткус.
Викторас поклонился. Дамочка выдохнула дым, бросила окурок в пепельницу, внимательно посмотрела на Домантаса и наконец протянула руку:
— Лапшене. А почему вы в одиночестве?
— Одному лучше, сударыня.
— Ну что вы говорите! — кокетливо улыбнулась она. — Одному скучно. Присаживайтесь к нам. Да, ведь вы журналист! Журналисты — интересные люди… даже внешне.
Она открыла свой ридикюль, достала зеркальце и оглядела себя, как бы ожидая комплимента собственной внешности… Но не дождалась.
Домантас спокойно разглядывал новую знакомую. Худое крупное лицо. Узкий нос. Глаза карие. У висков и глаз мелкие запудренные морщинки. Под глазами отеки… Все это свидетельствовало о том, что даме по меньшей мере за тридцать пять… Порывшись в ридикюле, она вытащила плоский дамский портсигар — серебряный с голубой эмалью, — собралась снова закурить. Готовый к услугам Буткус тут же чиркнул спичку. Спичка сгорела, он зажег вторую, но Лапшене все разминала сигарету в пальцах и, не обращая на него никакого внимания, смотрела в глаза Домантасу.
— Удивляетесь, что я так много курю? — спросила она Виктораса, все еще не собираясь воспользоваться огоньком, уже обжигавшим пальцы Буткуса. — Люблю опьянять себя, такой уж у меня характер. Не хотите ли попробовать? — Она протянула портсигар Домантасу. — Особые… с опиумом.
И только после того как он взял сигарету, потянулась к Буткусу, который палил уже третью по счету спичку…
Лапшене не любила разговоров на отвлеченные темы. И потому сразу же принялась расспрашивать Домантаса о его знакомых, о том, где проводит он вечера, куда ходит пить кофе. И, не очень вслушиваясь в его лаконичные ответы, пустилась давать характеристики собственным знакомым, людям видным и важным. Болтала об их семейных тайнах, порицала плохой вкус…
— Вон, видите, толстый такой? Вице-министр Акелайтис. Прет его как на дрожжах… Боже мой, какой мужлан! А уж одевается… Прости меня, господи, никакой элегантности, полнейшая вульгарность! — тараторила она. — А эта? Видите барышню, там, в углу, с двумя кавалерами? Дочка профессора Банкайтиса. Кажется, из хорошей семьи, а сошлась с артистом. И представьте себе, он женат! А она влюблена, как кошка… И мамаша ее хороша — перешла к адвентистам…
