Вся эта вылазка на запад была похожа на путешествие в нереальный мир. Мы искали Цагаан-Нуур (Белое озеро); судя по карте, оно было где-то близко. Я вышел из машины и углубился в толщину тумана, окутавшего пустыню. Ветер колдовски шумел над головой, а под ногами волнами светлой пыли плыла земля. Я ступал словно по тучам, как бы парил над землей, в пространстве без форм и контуров. Лишь солнечные лучи то и дело обгоняли меня, прочерчивая светлые полосы. В какой-то момент туман под ногами сгустился и превратился в жидкость. Не останавливаясь, я снял ботинки и по щиколотки погрузился в бархатистую гладь. Молочно-белая жидкость дрожала и колебалась, как бы в конвульсиях, пытаясь отделиться от мглы. Я брел все дальше, сам не зная зачем, увязая сначала по икры, потом по колено, затерянный в озере, не разбирая сторон света, не зная, где берег, какой величины озеро.
Поднимаясь на возвышенность между двумя скалистыми стенами, мы увидели табун полудиких лошадей. «Стар» вползал на гору полдня, и вместе с ним испуганные шумом мотора бежали лошади. Длинная вереница кобылиц и жеребцов с развевающимися гривами сопровождала нас в течение нескольких часов. Она змеей вползала на холмы, то опережая машину, то отставая от нее. Иногда лошади останавливались как вкопанные, всматриваясь в нас налитыми кровью глазами, раздували ноздри и вновь все разом пускались вскачь. Табун был похож на многоногого дракона, опутанного гривами и хвостами. Они не знали усталости, ноги их были словно тугие пружины. Бег давно потерял для них смысл и продолжался без цели, просто ради движения. Они роняли клочья пены, спины их лоснились, из-под копыт летели комья дерна.
Утром Пэолэ ждал нас возле юрты Будэ. Взяв курс на Ширэгин-Гашун, мы двигались вверх, к перевалу между массивами Нэмэгэту и Сэврэй.
Приблизившись к горам, мы установили, что пересечь перевал напрямик невозможно, поскольку обе цепи заходят друг за друга. То?да мы свернули и направились параллельно им, по коридору, усыпанному гравием, нанесенным сезонными ливнями. Ущелье и склоны были Покрыты мелкими обломками серого камня. Казалось, здесь начиналась пустыня в полном смысле слова, пустыня, где не встретишь ни единого человека, и тем не менее вдали, довольно высоко, на самом повороте сайра показалась одинокая юрта. Нам хотелось купить барана, и мы с Пэрлэ вышли из машины. Юрта небольшая, ее можно было бы уместить на двух верблюдах при перевозке. Из трубы поднимался дым. Вокруг валялось несколько костей, постромок из шерсти, овечий навоз. На четырех вбитых в землю колышках лежала груда шкур. Так их оберегают от грызунов. Юрту окружала сложенная из камней стена, к ней примыкал каменный сарайчик. Животных не было видно. Войдя в усадьбу, Пэрлэ и я почти столкнулись с молодой и стройной монголкой и на мгновение забыли, зачем пришли. Впервые за многие недели мы увидели женщину с накрашенными губами. Пятно кармина было как призыв. Она хлопотала в юрте, готовила чай и, как нам показалось, ловила наши взгляды. Мы залезли в юрту, расселись на войлоке и забыли о том, что нас ждут пять человек и что работает невыключенный мотор. Однако баранов у нее не было. Кроме того, на продажу скота требовалось особое разрешение. Они с мужем пасли стадо коз, принадлежавшее бригаде, и число животных, которых выделили для убоя, было строго ограниченно.
