Из Хэрмин-Цава была привезена неслыханная добыча. Девятнадцать черепов млекопитающих и шестьдесят ящериц, кроме того, около двух десятков черепов крупных пресмыкающихся, близких к ящерицам; три черепа небольших крокодилов, скорлупа яиц и много протоцератопсов. Примерно половину срока, проведенного в Хэрмин-Цаве, днем было знойно, а ночью душно. Потом стало пасмурно и время от времени шел дождь. Два дня, когда у подножия одной скалы ребята находили по нескольку десятков черепов и скелетов, прошли, как в лихорадке. Легче было пережить разочарования последующих четырех дней, которые не принесли никаких открытий. Но на обратном пути в Наран-Булак у источника они увидели палатки советской экспедиции. Знакомые палеонтологи дружески приветствовали их, пригласили отобедать. Ребята вымылись в лагерной бане и приняли приглашение в гости на следующее воскресенье.
Отправились мы туда рановато, поэтому, чтобы дать хозяевам возможность подготовиться, остановились за холмами, не доезжая до Наран-Булака. День был безветренный, и я думал, что они должны были слышать шум подъезжавших машин за час до прибытия. Наш лагерь был расположен выше, и ехать надо было по склону, открытому в сторону Наран-Булака. Когда наконец в положенное время мы приехали на зеленую лужайку, встали перед выстроенными в ряд палатками и вышли из машин в наших лучших экспедиционных нарядах, в лагере еще шли приготовления. В кухне распоряжались Нармандах и Бадамгарав — сотрудники палеонтологической лаборатории. Ловя носом запахи жареного мяса и глотая слюну, мы разыграли по матчу в пинг-понг и в футбол с хозяевами, старавшимися скрасить наше ожидание.
Прием состоялся в юрте, в большой тесноте и толкучке при свечах, с обильными едой и питьем. Много и оживленно говорили, пели то польские, то советские песни. С трудом преодолев стихийное, как обычно бывает у русских, гостеприимство, нам удалось выехать к себе только в час ночи.
Мне казалось, что я только-только уснул, а уже пора было вставать: восемь утра. На этот день мы назначили выезд в Ширэгин-Ташунскую впадину, таинственный и пустынный край, лежащий по другую, северную сторону горной цепи Нэмэгэту. Там не было ни пастухов-кочевников, ни поселков, ни колейных дорог, ни джейранов, пи путников.
4
С полотенцем на шее я высунулся из палатки, собираясь идти к бочкам с водой, стоявшим возле кухни. Я мог выбирать одну из двух дорог вокруг холма, отделявшего меня от остального лагеря. Холм изолировал от туков вечерней болтовни, а потом и храпа. Можно было пройти влево по сайру с размытыми плитами. Путь был удобен, наверху стояла палатка Томаша, всегда плотно закрытая в это время. На мое приветствие Томаш ответил не сразу, тоном, который должен был убедить меня в том, что хозяин палатки давно одет, умыт и готов к завтраку. Обычно он добавлял что-нибудь мрачное насчет погоды, но из палатки не показывался.
